Ковчег детей, или Невероятная одиссея - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Липовецкий cтр.№ 51

— Разве вы сами не испугались пожара?

— Мы находились далеко. И все же раскаленный воздух обдавал нас таким жаром, что приходилось то и дело отбегать в сторону. Иначе начнут дымиться наши рубахи. Но мы были отчаянными мальчишками, и любопытство преодолевало страх. Меня всегда привлекала стихия огня. Я вам уже рассказывал, что в Гатчине, где прошло мое детство, часто случались пожары. Мы бегали их смотреть не только днем, но и ночью. Рискуя жизнью, горожане спасали дома, иначе выгорит полгорода. Здесь же лес горел беспрепятственно. Тушить этот исполинский пожар было некому.

Но вот из ближней деревни появилось несколько мужиков. Кто с топором, кто с лопатой. Неожиданно мы увидели среди них Френкеля. Тоже с лопатой в руках. Он забыл снять очки, и огонь отражался в их стеклах, придавая нашему учителю странный, почти демонический вид. Френкель, и это было очень похоже на него, не только присоединился к мужикам, но и взял на себя руководство тушением пожара. Но все напрасно. Силы были очень неравны.

Огненное зрелище настолько поглотило наше внимание, что мы забыли и про завтрак, и про обед. И проторчали на холме до самого вечера, пока огонь не докатился до озера. Там он и захлебнулся.

Мы стали спускаться вниз и у подножия холма встретились с Ильей Соломоновичем. Френкель шел медленно, шатаясь и опустив голову. Он остановился и заплакал. Голова учителя была усыпана пеплом. Лицо черно от копоти. Одежда и башмаки обгорели. Френкель плакал, не стесняясь нас, своих учеников.

Пожар этот стал наваждением. Он мне снится и мерещится всю жизнь. Никак не уходит из памяти. И конечно, лицо Ильи Френкеля. Слезы, бегущие по его черному от копоти и горя лицу.

— В вашей жизни было так много разного. Почему же так запомнился тот день?

— Я тоже об этом думал. Вся Россия была объята пламенем. А мечущимися и пытающимися спасти свою жизнь оленями, кабанами и лисицами были мы сами. Но в детстве не дано долго грустить. Оно и хорошо, что ты беспечен, когда тебе двенадцать лет.

Лес выгорел с одной стороны, зато его много с противоположной. Все свободное время мы бродили, собирая грибы и ягоды. Если это нам надоедало, выходили на берег озера и помогали рыбакам.

Они трудились целой артелью. И нередко вытаскивали до шестидесяти пудов за один улов. Распяленные затем на кольях невода были густо забиты застрявшей в ячейках рыбой. За очистку невода артельщики щедро расплачивались. Заработанную рыбу мы несли на кухню. В общий котел. А бывало, и сами варили уху на костре. И ели без хлеба и соли.

…Шло лето 1919 года. Близилась осень, а с ней и начало учебного года. Я думал о форменной шинели реалиста, которая ожидала меня дома в шкафу. Скоро я ее одену. Одену в первый раз. Надвину на лоб фуражку с эмблемой и отправлюсь в училище…

Но все сложилось иначе. Красная Армия неожиданно начала наступление на участке Златоуст — Туроташ, прорвала фронт белых, и они стали стремительно откатываться на восток. Нас очень рано, с восходом солнца, подняли и, не объяснив почему, погнали, чуть ли не солдатским маршем к железной дороге. Там уже стоял длинный состав, оцепленный с двух сторон американскими солдатами.

Нас начали спешно сажать в вагоны. Большая толпа, которая собралась на станции, пыталась прорваться к составу. Но солдаты самых настойчивых отгоняли прикладами.

Спать мы легли под стук вагонных колес и с радостной надеждой в душе, что едем на запад, домой. А утром узнали, что два новеньких американских паровоза фирмы «Пасифик» тянут наш поезд в совсем противоположную сторону, к Владивостоку. «Там безопаснее», — сказали нам.

После третьего или четвертого визита я признан в доме Запольских своим. Виталий Васильевич встречает меня уже не при галстуке, а в халате. При моем появлении, едва я переступаю порог, попугай Кузя что-то выкрикивает картавым голосом. И хозяин, хорошо понимающий птичий язык, уверяет, что приветствие это адресовано мне.

— Уж если Кузя вас признал, то чувствуйте себя совершенно как дома. Скажу по секрету, в нашей семье — он главный. Жена на втором месте. Ну, а я в этом списке последний.

Запольский в свои восемьдесят лет не впал в детство. Но окружающий мир воспринимал как ребенок. Для таких людей краски никогда не тускнеют. Не утрачивает своей яркости и звук. Совсем не случайно Виталий Васильевич долгие годы работал в театре для детей и написал для них много песен.

— Послушайте, что я сочинил, — говорил он мне, садясь за фортепиано. И поет, сам себе аккомпанируя. Его старческие пальцы опускаются на клавиши с неожиданной силой. А голос звучит молодо и задорно.

— Это то самое фортепиано. Оно у меня с юных лет. Оно мой лучший друг, — говорит Запольский, прикрыв глаза и любовно поглаживая черную, потускневшую от времени поверхность инструмента.

После фортепиано мы устраиваемся в глубокие кресла, чтобы выпить по чашке кофе и отдаться беседе и воспоминаниям.

— Человек — тот же музыкальный инструмент, — утверждает Виталий Васильевич. — Только важно его верно настроить. Лучше, если это происходит в детстве. Тогда ты в гармонии с другими. И не фальшивишь…

Запольский пригубил кофе и посмотрел мне в лицо, ища согласия.

— Да, я уверен, — повторил он, — строй души закладывается в детстве и юности. Тогда не выпадешь из ансамбля. Мне вот повезло. Не только с дедушкой Платоном, первым моим учителем. Но и потом повезло, когда я отправился в долгое путешествие. Конечно, детская колония обернулась испытаниями — разлука, тоска, слишком раннее взросление… Но колония открыла перед нами и новые горизонты. И очень скоро я понял, что бесконечность — это не только звездное небо, в которое мы так любили всматриваться с Леней Дейбнером, пользуясь его биноклем. Бесконечна, загадочна и земля, по которой перемещалась наша группа. Сначала Урал. Потом мы оказались в Тюмени. А это уже Сибирь.

Помню, я отмечал в календаре каждый прошедший день. Неудержимо тянуло домой. Завяжи мне глаза, поверни несколько раз вокруг оси — все равно я обратился бы лицом к Петрограду. Мы, как птицы, чувствовали направление к родному гнездовью.

Но во мне жил и другой человек. Говорят, все открытия в мореплавании и науке сделаны благодаря человеческому любопытству. Наверно, оно заставляло меня время от времени поворачиваться и в противоположную сторону — на восток. Там, за горизонтом, находится Байкал — самое глубокое в мире озеро. А если поедешь еще дальше, то перед тобой откроется Великий океан.

Мог ли я думать, что вскоре так оно и случится.

…Но долгое время наша тюменская жизнь не обещала никаких перемен. Грегори Уэлч и Чарльз Коллис на наши вопросы отвечали уклончиво:

— Мы ведь с вами мужчины. Терпение и еще раз терпение. Будем надеяться на хорошие новости из Омска.

Два этих волонтера Красного Креста привлекали внимание своей одеждой. Френчи цвета хаки… Грубые башмаки и обмотки… Широкополые зеленые шляпы… Однако, несмотря на полувоенную форму, сразу было понятно, что перед вами люди штатские.