Люди книги - читать онлайн книгу. Автор: Джералдин Брукс cтр.№ 59

— Воробышек!

Когда альгвазилы совершали арест в христианских кварталах, то делали это посреди ночи. Спросонок их жертва не оказывала значительного сопротивления и не поднимала шума, а потому и соседи ничего не слышали и не осложняли арест. Но в Кахал святая инквизиция собственных солдат не посылала. Она была занята выкорчевыванием ереси среди тех, кто притворялся, что принял Христа, а не среди тех, кто закоснел в собственной ложной вере. Преступления евреев, соблазнявших христиан отказаться от истинной религии, были делом гражданских властей, так вот те посылали своих солдат в любое время дня и ночи.

Итак, произошло это днем. Было светло, когда забарабанили в дверь Бен Шушана. Дома был только Давид. Мириам ушла в микву, а Рути — в переплетную мастерскую. Давид послал ее узнать, не готова ли работа, может ли он отдать ее брату, чьего возвращения он ожидал. Давид с раздражением заметил, что накануне она вернулась позже обычного.

Он пошел к двери, ворча: что, мол, за незваный гость позволил себе колошматить по его двери? Отодвинул засов, увидел, кто стоит перед воротами, и упреки замерли у него на губах. Попятился, руки нервно зашевелились.

Мужчины вошли во двор. Один плюнул в колодец. Другой медленно повернулся и кончиком шпаги намеренно оцарапал стол, на котором лежали письменные принадлежности Давида. Бутылочки попадали на землю.

— Позови сюда Руфь Бен Шушан, — скомандовал самый высокий солдат.

— Рути? — тихо спросил Давид.

Глаза его расширились от удивления. Он-то был уверен, что солдаты пришли за ним.

— Вы, должно быть, ошиблись. Зачем вам Рути?

— Руфь Бен Шушан. Живо! — Мужчина задрал ногу и пнул сапогом пергамента Давида.

— Она… ее здесь нет! — сказал Давид. У него от страха зашевелились на голове волосы. — Она пошла по моему поручению. Но что вам понадобилось от малышки Рути?

Вместо ответа солдат ударил писца кулаком по лицу. Давид пошатнулся, потерял равновесие и упал навзничь, сильно ударившись копчиком. Хотел закричать от боли, но открыл рот, и звука не было.

Солдат нагнулся, сорвал с него кипу, ухватил седой пучок волос и потянул за него, поднимая Давида с земли.

— Куда она пошла?

Давид, морщась, закричал, что не знает.

— Моя жена ее послала, а я…

Прежде чем он закончил фразу, солдат выкрутил ему волосы и швырнул на землю. Пнул сапогом по голове.

У него зазвенело в ухе. Лицо загорелось и повлажнело.

Еще один удар пришелся в челюсть. Сдвинулись кости.

— Где твоя дочь?

Даже если бы он и захотел ответить, сломанная челюсть не позволила ему что-то сказать. Он хотел поднять руку и защитить поврежденный череп, но, казалось, к руке подвесили свинцовый груз. Левая сторона тела не двигалась. Он лежал бессильный под ударами, кровь излилась в мозг, и свет померк.

Последнее время Роза дель Сальвадор почти не спала. Огромный живот мешал ей принять удобное положение. Лицо болело от ударов, которые накануне нанес ей разгневанный отец. Даже когда усталость навалилась на нее и она задремала, ей привиделся страшный сон. Она увидела старую лошадь из своего детства, черного мерина с белой звездочкой на лбу. Это был слепой конь. Он работал на выжимке масла, терпеливо отмерял круги. Однажды лошадь захромала, и отец послал за коновалом. Роза помнила, как человек поставил на голову ее старого друга металлическую болванку, прямо на звездочку, и ударил огромным молотом. Она тогда была маленькой девочкой и очень плакала по лошадке. Но в этом сне конь не умер, он ржал, стонал, металлическая болванка вдавилась ему в голову, и по гриве текла кровь.

Роза проснулась в холодном поту от ужаса. Она села в темноте и прислушалась к ночным звукам. В крестьянском доме никогда не бывало полной тишины. Поскрипывали старые бревна, слышался прерывающийся храп пьяного отца, пищали в амбаре мыши. Обычно эти звуки ее успокаивали, но только не сегодня. Она положила руки на живот. Эти сны пугали ребенка. Она боялась, что он родится чудовищем.

Ну зачем она позволила себе полюбить еврея? Ведь отец ее предупреждал: «Не верь ему. Он говорит, что откажется ради тебя от своей веры, но так не бывает. В конце концов он обвинит тебя, и ты пожалеешь».

Ладно, если бы случилось только это. Обычная история для позднего брака. Теперь, похоже, никто из них не доживет до старости. Без выкупа, который отказался платить отец, ее мужа ждет костер. Она просила отца купить жизнь ее мужу, и он ее избил. Ее упрямый выбор всех их поставил в опасное положение, сказал он. Вся семья теперь подозревается в тайном иудаизме. Любой завистливый сосед с радостью избавится от соперника, производящего масло, любой жадный человек, глядящий на их прекрасные оливковые рощи, выдвинет против них обвинение. И повод может быть самый пустячный. Если, например, мать Розы подавится куском ветчины, а отец переоденет на пятницу рубашку, или она, Роза, слишком рано зажжет вечером свечи. Ее отец боялся, это было ясно. Каждый вечер он мучил себя, просматривал списки своих соперников, обиженных клиентов, родственников, которым не помог во время нужды. Он мог обвинить ее мать за то, что та давным-давно купила кошерное мясо, потому что на рынке его продавали дешевле, чем у христиан. В такие моменты Роза пыталась уйти, не попадаться ему на глаза. Однажды он ударил ее и сказал, что пусть лучше у нее будет выкидыш. Не нужен им ребенок с порченной, еврейской кровью. Роза винила себя в том, что и сама стала желать этого.

Она села, потянулась за одеждой. Воздух, вот что ей сейчас нужно. Скрипнула тяжелая дверь. Ночь была мягкой, влажная земля, казалось, пахнет весной. Она набросила на плечи покрывало, лампу не взяла. Ноги знали тропинку к оливковой роще, по которой она ходила всю свою жизнь. Она любила деревья, сильные бугристые стволы. Их могла обжечь молния или обуглить лесной пожар, тогда они стояли, точно мертвые, но из-под древесины вдруг пробивался новый зеленый росток, и старое дерево продолжало жить вопреки всему. Ей хотелось быть похожей вот на такую оливу. Она провела рукой по грубой древесине.

Она была там, среди деревьев, когда на дороге, ведущей из города, появились полицейский и судебный пристав. Спрятавшись в тени деревьев, она видела, как в доме зажглись ламы. Слышала испуганные крики матери, громкие протесты отца, когда пристав записывал домашнее имущество. Все, чем они владели, передадут в казну, если выдвинутое против них обвинение будет доказано. Она пригнулась к земле, плотнее завернулась в коричневое покрывало, чтобы не видно было белую ночную рубашку, насыпала на себя землю и сухие листья. Боялась, вдруг они осветят факелами рощу. Но ее отец, должно быть, сказал полицейскому какую-нибудь ложь о ее местонахождении, потому что тот не делал попыток обыска. Не в силах что-либо сделать смотрела, как увели ее родителей. А затем она побежала, странным, медленным бегом беременной, через рощу, через соседское поле. Она не пошла к ним за помощью: кто знает, может, они доносчики. За полем земля резко поднималась к Эсплугесу. Она могла спрятаться там, в пещере, куда она бегала к Ренато на тайные свидания. Зачем она с ним связалась? Зачем навлекла на всех несчастье? Ребенок внутри сжимал ей легкие, так что она едва дышала, когда карабкалась вверх. Острый камень оцарапал голую ногу. Ей было холодно, но страх гнал вперед.