Каспар, Мельхиор и Бальтазар - читать онлайн книгу. Автор: Мишель Турнье cтр.№ 9

Царь Ниппура — приветливый старец, который на первый взгляд более всего на свете ценит утонченные удобства. Он путешествует в таком экипаже, что никому не придет в голову спросить его, с какой целью он странствует. «Чтобы получать удовольствие, радоваться, наслаждаться», — ответят вам ковры, посуда, меха и благовония, о которых заботятся многочисленные, специально обученные люди. Не успели мы явиться в лагерь, как нас искупали, причесали, умастили благовониями искусные юные девушки, чей облик не мог оставить меня равнодушным. Позднее мне объяснили, что все они, как и царица Мальвина, родом из далекой, таинственной Гиркании. Желая проявить особое внимание к жене, царь именно оттуда и выписал прислужниц во дворец Ниппура. У этих девушек кожа очень белая, а черные как смоль волосы, густые и длинные, составляют восхитительный контраст с голубыми глазами. Несчастное мое приключение сделало меня внимательным к такого рода подробностям, так что я смотрел на них во все глаза, пока меня обхаживали. Но когда первое изумление прошло, очарование несколько рассеялось. Конечно, белая кожа при густых черных волосах очень хороша, но над верхней губой и на предплечьях девушек проглядывал чуть заметный темный пушок, и я подумал, что они, пожалуй, проиграют, если их рассмотреть еще пристальнее. Словом, я предпочитаю белокурых женщин или негритянок — по крайней мере у тех и у других цвет кожи гармонирует с цветом волос!

Само собой, я не стал задавать Бальтазару нескромных вопросов, он также не спросил меня о причинах и цели моего путешествия. Пленники учтивости, мы играли в странную игру, состоящую в том, чтобы умалчивать о главном, приближаясь к нему лишь окольными путями с помощью умозаключений, которые кое-как удавалось вывести из незначащих слов, какими мы обменялись; поэтому к концу первого вечера я почти ничего не узнал о Бальтазаре, а он остался в неведении обо мне. По счастью, мы были не одни, а поскольку наших рабов и придворных никакой этикет не принуждал к сдержанности, было очевидно, что уже назавтра мы узнаем друг о друге гораздо больше из пересудов в наших канцеляриях, кухнях и конюшнях — нам не преминут их пересказать. Несомненно было одно: царь Ниппура — большой знаток искусства и страстный собиратель статуй, картин и рисунков. Может, он и путешествует просто для того, чтобы любоваться прекрасными произведениями искусства и приобретать их? Такое предположение вполне согласуется с его роскошным экипажем.

Мы уговорились встретиться на другой день в пещере Махпела, где находятся могилы Адама, Евы, Авраама, Сары, Исаака, Ревекки, Лии и Иакова, — короче говоря, настоящий фамильный склеп библейских праотцев, для полного комплекта недостает только праха самого Яхве. Если я так легко и непочтительно говорю о том, что, конечно, заслуживает почтения, то лишь потому, что все это очень далеко от меня. Предания питаются нашими собственными соками. Только сообщество наших сердец придает им достоверность. Если мы не ощущаем в них нашей собственной истории, они остаются для нас иссохшим деревом и истлевшей соломой.

По-другому воспринимал это царь Бальтазар, который с взволнованным видом шел вместе со мной подземным лабиринтом, ведущим к могилам патриархов. В темноте, в пляшущем пламени и дыме от факелов с трудом различимые могилы казались смутными холмиками. Мой спутник попросил показать ему могилу Адама и долго стоял, склонившись над ней, словно надеялся — уж не знаю на что — то ли постичь какую-то тайну, то ли внять напутствию или уловить какой-то знак. По выходе из пещеры сквозь невозмутимую красоту его лица явно проступало разочарование. Он окинул равнодушным взглядом великолепное терпентиновое дерево, ствол которого не могут обхватить даже десятеро взявшихся за руки мужчин и которое, говорят, восходит к временам Земного Рая. Бальтазар с презрением скользнул взглядом по усеянному колючками пустырю, где, по рассказам, Каин когда-то убил своего брата Авеля. Но зато любопытство царя проснулось вновь, едва мы оказались у живой изгороди из боярышника, которой был обведен вскопанный участок земли — из нее Яхве будто бы создал Адама, перенесенного им потом в Земной Рай. Бальтазар взял горсть этой первородной земли, из которой вылеплена была фигура человека и в которую потом Бог вдохнул жизнь, и задумчиво просеял ее сквозь пальцы. Потом выпрямился и произнес, вероятно обращаясь ко мне, но, скорее, все же разговаривая сам с собой, следующие слова, запавшие мне в память, хотя они и остались для меня непонятны.

— Сколько ни размышляй над первыми строками Бытия — все мало, — сказал он. — Бог сотворил человека по образу своему и подобию. Зачем эти два слова? Какая разница между образом и подобием? Очевидно, дело в том, что подобие объемлет все существо — и тело, и душу, тогда как образ — лишь поверхностная и, может быть, обманчивая маска. Пока человек оставался таким, каким его создал Господь, его божественная душа просвечивала сквозь его плотскую маску и он был прост и чист, как золотой слиток. В ту пору образ и подобие являли собой общее, единое свидетельство происхождения человека. Тогда еще не было нужды в двух различных словах. Но с той минуты, как человек вышел из повиновения и согрешил, с той минуты, как он стал пытаться с помощью лжи уклониться от строгих Божьих заповедей, его сходство с Создателем, подобие, исчезло, и осталось только лицо, маленький обманчивый образ, как бы вопреки всему напоминающий о далеких корнях, отвергнутых, попранных, но не сгинувших. Тогда становится понятным, почему попытка изобразить человека в живописи и скульптуре предана проклятию: эти искусства становятся пособниками лжи, прославляя и множа образ, лишенный подобия. В пылу фанатического рвения священнослужители преследуют изобразительные искусства, уничтожая даже самые вдохновенные создания человеческого гения. На все недоуменные вопросы они отвечают, что будут поступать так до тех пор, пока образ таит в себе скрытое, но полное отсутствие подобия. Быть может, падение человека будет искуплено и он возродится благодаря какому-нибудь герою или спасителю. И тогда восстановленное подобие оправдает его образ, и живописцы, скульпторы и рисовальщики смогут заниматься своим искусством, вновь обретшим священную глубину…

Слушая рассуждения Бальтазара, я смотрел на свежевскопанную землю и, поскольку слова «образ» и «подобие» настойчиво звучали в моих ушах, стал искать в этих комьях земли след человека — след Бальтазара, Бильтины, может быть, мой собственный след. Тем временем Бальтазар умолк, погрузившись в раздумье. Тогда, взяв в руки горсть земли, я протянул царю открытую ладонь и спросил его:

— Ответь мне, если можешь, царь Бальтазар, какого, по-твоему, цвета эта земля, из которой был вылеплен Адам, — белая?

— Белая? Конечно, нет! — воскликнул он с такой непосредственностью, что я улыбнулся. — Если уж на то пошло, на мой взгляд, она, скорее, черная. Хотя, приглядевшись внимательней, я вижу в ней красновато-коричневый оттенок, а это напоминает мне о том, что по-древнееврейски «Адам» означает «земля цвета охры».

Он сказал больше, чем надо было, чтобы меня обрадовать. Я поднес горсть земли к своему лицу.

— Черная, коричневая, красная, охристая, говоришь ты. Так погляди же и сравни! Не было ли случайно лицо Адама сотворено по образу — пусть не по подобию, поскольку речь идет только о цвете, — лица твоего друга, царя Мероэ?