Есенин - читать онлайн книгу. Автор: Виталий Безруков cтр.№ 28

«Я говорил, нужен был террор… взорвать их всех! Я могу… назначить тебя, Есенин, министром просвещения! Я умею делать бомбы! Бомбы! Вот, Есенин, гляди! Вот! — швыряет он невидимые бомбы в чекистов. — Кх! Бум! Бум!»

Бениславская с простреленной головой подползла к Есенину и, обхватив его колени, прижалась к нему.

«Ни о чем не жалею! Здесь все самое дорогое!» — шепчут мертвые губы.

Один из палачей, очень похожий на Ленина, стряхивая кровь с рук, пытается доказать свою непричастность к изуверской казни.

«Я умываю руки, Феликс Эдмундович! Я люблю только перепелиную охоту… Дорогой Феликс Эдмундович, прошу вас спасти жизнь поэта Сергея Есенина — несомненно, самого талантливого в нашем Союзе».

«Но несчастье в том, — вмешивается главный расстрельщик, сняв запятнанное кровью пенсне, — что Есенин вследствие своего хулиганского характера и пьянства не поддается никакому врачебному воздействию…» Нацепив пенсне, он поднимает наган и целится в Есенина…

«Но все равно жаль парня, жаль его таланта и молодости, товарищ Свердлов. Он много еще может дать благодаря своему необыкновенному дарованию! — картавит Ленин, вытирая кровавые руки о Свердлова. — Крепко жму руку! С партийным приветом! Ваш Ленин! С приветом, ха-ха, ваш Ленин! Ваш Ленин! Ваш Ленин, ха-ха, с приветом! Ленин с приветом! Ха-ха-ха!» — хохочет бездушный даун.

Дзержинский, вперив в Есенина свой стальной взгляд, грозит ему пальцем:

«Вы еще до сих пор живы?! Как же вы живете таким незащищенным? Смотрите! Яков Михайлович, покажите Есенину, как расстреливают людей!»

Есенин обернулся и вновь увидел царскую семью как на фотографии.

Императрица ласково улыбнулась:

«Почитайте нам свои стихи, Сергей Александрович! Почитайте, не стесняйтесь, здесь все свои, здесь вас любят. Княжна Анастасия, попроси поэта!»

Анастасия стала медленно раздеваться…

«Хорошо! Я прочту стихотворение, Русь», — согласился Есенин, зачарованно глядя на обнаженную княжну.

Потонула деревня в ухабинах,

Заслонили избенки леса.

Только видно, на кочках и впадинах,

Как синеют кругом небеса.

Он хотел было продолжать, но княжна Анастасия подошла вплотную и, прижавшись своим прекрасным молодым телом, закрыла его рот страстным поцелуем. И через этот поцелуй в Есенина полилась какая-то неземная, целительная сила жизни. Горячечные видения растаяли, как туман над рекой. Он стал глубже и спокойней дышать, судороги прекратились. Сиделка вытерла пот с его лица и, перекрестив, прошептала:

— Слава богу! Беда миновала, касатик! Теперь поспи. — Она поправила ему подушку под головой и, поплотней укутав серым больничным одеялом, вышла, плотно прикрыв за собой дверь.

Прошло несколько дней. Узнав, что в больнице лежит такая знаменитость, медперсонал и ходячие больные стали наведываться к Есенину послушать, а то и просто поглазеть на него. «Надо же! Сам Есенин!»

Есенин никому не отказывал в общении.

Однажды, когда Галина Бениславская в очередной раз пришла его навестить, то застала такую картину: больничная палата была битком набита медперсоналом — врачи, сиделки, больные, коим не нашлось места в палате, теснились в дверях. В коридоре тоже стояло много желающих послушать самого Есенина.

А Есенин, сидя на больничной койке в халате, с перевязанной рукой, читает:

Годы молодые с забубенной славой,

Отравил я сам вас горькою отравой.

Я не знаю: мой конец близок ли, далек ли,

Были синие глаза, да теперь поблекли.

Он не читает свое стихотворение, он хрипит, рвется изо всех сил с больничной койки и в такт бьет о железную кровать забинтованной рукой:

Где ты, радость? Темь и жуть, грустно и обидно.

В поле, что ли? В кабаке? Ничего не видно.

Руки вытяну — и вот слушаю на ощупь:

Едем… кони… сани… снег, проезжаем рощу.

«Эй, ямщик, неси вовсю! Чай, рожден не слабым!

Душу вытрясти не жаль по таким ухабам!»

А ямщик в ответ одно: «По такой метели

Очень страшно, чтоб в пути лошади вспотели».

«Ты, ямщик, я вижу, трус! Это не с руки нам!»

Взял я кнут и ну стегать по лошажьим спинам!

Бью, а кони, как метель, снег разносят в хлопья.

Вдруг толчок… и из саней прямо на сугроб я.

Встал и вижу: что за черт — вместо бойкой тройки…

Забинтованный лежу на больничной койке.

Голова Есенина бессильно склонилась, голос прервался. И не как поэт, читающий свои стихи, а как человек, который рассказывает жуткую правду своей жизни, совсем тихо прошептал:

И заместо лошадей по дороге тряской

Бью я жесткую кровать мокрою повязкой.

Есенин читал, а многие из медсестер плакали, вытирая слезы концами белых косынок. Один врач прошептал другому:

— Он пришел в наш мир либо запоздав, либо преждевременно…

Полковник Хлысталов идет по институту Склифосовского в сопровождении главврача.

— Вы знаете только, что Есенин был госпитализирован с порезанной рукой в начале двадцать четвертого года, так?

— Да! И что многие «доброжелатели» поспешили представить это как попытку покончить жизнь самоубийством. Но эту ложь легко опровергнуть, достаточно посмотреть историю болезни, не правда ли, доктор?

— Совершенно с вами согласен, но вам не известна точная дата… А должен вам сказать, любезнейший товарищ, что срок хранения истории болезни по существующему положению, которое пока никто не отменил, — двадцать пять лет. Так что ваши усилия тщетны, уважаемый Эдуард… простите, позабыл отчество?

— Александрович, — подсказал Хлысталов. — А я все-таки рискну, если позволите!

Они остановились у двери с надписью «Архив».

— Как знаете. Желаю успеха! — ответил врач и, церемонно поклонившись, ушел.

С помощью работников архива института Склифосовского в результате долгих поисков Хлысталову удалось найти журнал регистрации больных, из которого он узнал, что Есенина положили в Шереметевскую больницу, ныне институт Склифосовского, 13 февраля 1924 года.

— Вот еще один документ, смотрите, — протянула работница архива пожелтевший от времени листок. — Есенина привезли в двадцать три часа тридцать минут, лежал он в хирургическом отделении в первой палате. А вот и диагноз — читайте!

Глянув на написанное, Хлысталов усмехнулся:

— Я не силен в латыни.

— Рваная рана левого предплечья, — помогла ему женщина.

— А как же резаные вены? — опасливо спросил Хлысталов.

— Никаких резаных вен не было. Это же документ! Он свидетельствует…