Дневник Чумного Года - читать онлайн книгу. Автор: Даниэль Дефо cтр.№ 78

Но вернемся к торговле. Во-первых, как только внешняя торговля прекратилась или, во всяком случае, сильно затруднилась, тут же, конечно, последовала остановка всех производств, связанных с вывозом товаров из страны; и хотя иногда иностранные купцы настойчиво требовали товаров, посылали их редко и мало, так как связь прекратилась и английские корабли, как уже говорилось, не пропускали в порты.

Все это полностью остановило производство тех товаров, которые предназначались для вывоза, и так было почти по всей Англии, за исключением нескольких внешних портов, но и там вскоре прекратилась торговля, так как чума добралась и туда. Но, хоть это распространилось и на всю страну, еще страшнее было то, что все торговые сделки, связанные с товарами внутреннего потребления, особенно те, что велись через Лондон, тут же перестали заключаться, как только Сити прекратило свою торговую деятельность.

Самые разные ремесленники, торговцы, мастеровые и прочие остались, как я уже говорил, без работы; и это привело к увольнению несметного числа поденщиков и рабочих самых разных специальностей, так как торговля полностью прекратилась, за исключением продажи тех вещей, которые были совершенно необходимы.

Это привело к тому, что в Лондоне появилось множество и одиноких людей, и целых семей (зависевших от заработка главы семейства), которые оказались без каких-либо средств к существованию, и, повторяю, они крайне бедствовали; однако, должен признать, Лондон может еще очень долго гордиться, пока жива будет память об этом, тем, что он сумел при помощи благотворительности поддержать многие тысячи людей, которые в противном случае были бы ввергнуты в болезнь и отчаяние; так что можно смело сказать: никто там не умер с голоду, во всяком случае из тех, о чьем положении стало известно магистрату.

Застой в торговле промышленными товарами в провинции привел бы простых людей к гораздо большим бедствиям, если бы хозяева производств не старались из последних сил и возможностей продолжать изготовление товаров, чтобы не лишать людей работы; они были уверены, что, как только болезнь начнет стихать, спрос на их продукцию быстро возрастет, настолько же сильно, насколько он сейчас упал. Но из-за того, что так поступать могли только богатые, другие же хозяева, победнее, не имели возможности это себе позволить, торговля промышленными товарами по всей Англии сильно пострадала, и бедняки по всей стране были весьма существенно ущемлены несчастьем, постигшим один только Лондон.

Правда, другое несчастье, через год обрушившееся на столицу, возместило им все с лихвой, таким образом, Лондон в результате первого несчастья ослабил и разорил страну, а в результате второго, по-своему не менее страшного, — обогатил и возместил потери; ведь несметное количество всякого домашнего добра, нарядов, украшений и всего прочего, не считая целых складов товаров и изделий, поступивших со всех концов страны, было поглощено Лондонским пожаром через год после ужасной чумы. Просто не верится, до какой степени это оживило торговлю во всем королевстве, чтоб возместить потери, так что беда обернулась благом; все рабочие руки были заняты; в течение нескольких лет их даже не хватало, чтобы насытить рынок и удовлетворить все запросы. Иностранные рынки тоже нуждались в наших товарах, которые перестали поступать туда из-за чумы, и это продолжалось до тех пор, пока не была вновь разрешена свободная торговля; небывалый спрос внутри страны также помогал быстрому сбыту любых товаров; так что во всей Англии никогда еще не было столь оживленной торговли, как в первые семь лет после чумы и Лондонского пожара.

Остается теперь сказать несколько слов о милосердном завершении этой ужасной кары. В последнюю неделю сентября чума достигла своей критической точки и стала ослабевать. Помню, как неделей раньше мой друг доктор Хитт, зайдя навестить меня, утверждал, что ярость чумы через несколько дней начнет слабеть; но, когда я увидел последнюю сводку той недели — самую высокую смертность за весь год — а именно, 8297 умерших от всех болезней вместе взятых, — я упрекнул его и поинтересовался, на чем основывал он свои предположения. Однако, к моему удивлению, он сразу нашелся, что ответить.

— Судите сами, — сказал он, — по количеству больных и зараженных за прошлую неделю должно было бы погибнуть не менее двадцати тысяч человек, а не восемь, если б широко распространившаяся смертельная форма заразы была так же сильна, как две недели назад; тогда чума убивала в два-три дня, а теперь не менее, чем за восемь-десять, и тогда из пятерых выздоравливало не более одного человека, тогда как теперь, по моим наблюдениям, умирает не более двух из пяти. И запомните мои слова: следующая сводка будет меньше, а выздоравливать будет больше народу, чем раньше; и хоть сейчас еще уйма зараженных по всей стране и ежедневно заболевают новые и новые, однако смертных исходов будет гораздо меньше, так как сила болезни начинает слабеть. — И он добавил, что надеется, более того, даже уверен: болезнь миновала критическую точку и теперь пошла на спад.

Так оно и оказалось: на следующей неделе — это была, как я уже говорил, последняя неделя сентября, — количество смертей в сводке уменьшилось почти на две тысячи.

Правда, чума все еще свирепствовала — в очередной сводке значилось 6460 умерших, а в следующей за ней — 5720; но утверждения моего друга оказались верными, и люди выздоравливали чаще и быстрее, чем раньше; а не будь этого каково было бы положение Лондона? Ведь, по подсчетам моего друга, не менее шестидесяти тысяч человек было в то время заражено; из них, как уже говорилось, умерло 20477 человек, а сорок тысяч выздоровело; тогда как, если бы болезнь развивалась по-прежнему, не менее пятидесяти тысяч наверное умерло и еще столько же заразилось, так что, похоже, заболел бы весь город, и ни у кого не было бы надежды на спасение.

Особенно же ясна правота моего друга стала через несколько недель, так как смертность упала: на второй неделе октября она уменьшилась на 1843 человека, так что число погибших от чумы составило всего лишь 2664; а неделю спустя — еще на 1413 человек; и в то же время было очевидно, что оставалось еще много больных, — да что там, много больше, чем раньше, да и немало людей все еще заражалось, как я говорил, — вот только сила болезни теперь была уж не та.

И вот таково, как я мог с полной очевидностью наблюдать, опрометчивое поведение людей в нашей стране — поступают ли так же во всех прочих уголках земли, меня это сейчас не занимает, — что (подобно тому, как при первом испуге в начале мора люди стали чураться друг друга, не заходили в чужие дома и бежали из города в неописуемом и, на мой взгляд, необоснованном ужасе) теперь, как только распространилось мнение, что болезнь стала не столь прилипчивой, а в случае заражения — не столь фатальной, и когда действительно столько больных ежедневно от нее выздоравливали, — люди преисполнились совершенно неоправданной храбрости и вовсе перестали заботиться о себе и избегать заразы.

Это мне представлялось крайне неразумным. Мой друг доктор Хитт считал, что болезнь была не менее прилипчива, чем раньше, и не меньше людей теперь подхватывало заразу; разница была только в том, что теперь заболевшие почти не умирали; но я полагал, что многие все же умирали, да и болезнь сама по себе была мучительной: язвы и бубоны болели невыносимо, а смертельный исход полностью не исключался, хотя и был теперь не столь частым, как раньше; всего этого, вместе взятого, включая очень длительное лечение, омерзительность самой болезни и многое другое, было вполне достаточно, чтобы удержать людей от общения с заболевшими и заставить их столь же тщательно избегать заразы, как раньше.