Червь - читать онлайн книгу. Автор: Джон Фаулз cтр.№ 90

Снимать прочие предметы туалета ей нет необходимости — по той простой причине, что в описываемую эпоху англичанки какого бы то ни было сословия ничего под юбки не надевали: эта мода появится ещё лет через шестьдесят. Смутные и малоизвестные факты, касающиеся нижнего белья — или его отсутствия, — это материал для целого очерка. Итальянки и француженки к тому времени давным-давно исправили это упущение, англичане мужского пола тоже. Другое дело англичанки. Все эти ослепительно элегантные и величественные светские щеголихи в выходных туалетах, на разные лады запечатлённые живописцами XVIII века, ходили, грубо говоря, без трусов. Более того, когда эта мода и в Англии наконец взяла верх (точнее, низ), когда в начале XIX века исподние штаны, а затем и панталоны стали носить женщины, это воспринималось как вызов, брошенный мужчинам, и уже, конечно, поэтому-то они так быстро и сделались de rigueur [138] .

Облегчившись, Ребекка встаёт, задвигает глиняный ночной горшок обратно под кровать и поправляет покрывало. Затем не спеша подходит к окну и озирает просторный задний двор гостиницы.

В дальнем конце двора стоит запряжённая четвернёй карета. Судя по тому, что коней ещё не выпрягли, она подъехала совсем недавно. На дверце красуется родовой герб владельца: геральдический щит, который поддерживают лев и дракон. Рассмотреть его подробно и прочесть девиз с такого расстояния невозможно, в глаза бросаются лишь два красных ромба в поле щита. Пассажиров и кучера нигде не видать, у кареты дожидается лишь мальчишка — подручный конюха, должно быть, оставленный присматривать за лошадьми. По двору, выклёвывая корм из щелей между булыжников, расхаживают куры, бойцовый петух и пара белых голубей, прыгают воробьи. Прислонившийся к карете мальчишка швыряет им зерно. Время от времени он выбирает из горсти зёрнышко покрупнее и отправляет в рот. Внезапно Ребекка опускает голову и закрывает глаза, словно у неё нет сил наблюдать эту невинную картинку. Губы её шевелятся, однако слов не слышно. Без сомнения, речь её обращена к тому самому супругу, право на беседы с которым она только что себе выговорила.

Но вот губы замерли. Из коридорчика доносится стук башмаков по деревянному полу. Ребекка открывает глаза и поспешно опускается на стул, отвернувшись от двери. Дверь отворяется, и на пороге вырастает всё тот же чиновник. Какое-то мгновение он смотрит ей в спину. Ребекка не оглядывается. Чуть погодя она словно спохватывается, что, судя по звуку, в открывшуюся дверь никто не вошёл, и поворачивает голову. Но вопреки ожиданиям в двери она видит не злорадного чиновника, а совсем другого человека. Это джентльмен преклонного возраста, в сером костюме, невысокий, но довольно грузный. Он стоит не в коридоре, не в комнате, а именно в дверях: застывший на пороге неумолимый рок. Ребекка поднимается, но больше никаких знаков почтения не показывает. На незнакомце простая чёрная шляпа, в правой руке он держит что-то непонятное. На первый взгляд — пастушья клюка, однако незнакомец на пастуха не похож, а навершие клюки, на которую он опирается, не из дерева, не из рога, а из сверкающего серебра. Это уже не обычная клюка, а скорее символ власти — больше всего она напоминает посох епископа.

Необычен и взгляд незнакомца: он рассматривает Ребекку с таким видом, будто оценивает корову или кобылу. Кажется, ещё немного — и он без всяких церемоний объявит, чего она стоит. Этот взгляд человека высокопоставленного и высокомерного, которому нет дела до простых смертных; человека, который стоит выше всех законов. И всё же в его глазах читается чувство, которому появляться в этом взгляде непривычно, даже неловко.

Внезапно незнакомец заговорил — но, хотя взгляд его был по-прежнему прикован к Ребекке, обращался он не к ней:

— Пусть приблизится. Свет в глаза, никак не разгляжу.

За спиной незнакомца в коридорчике показался чиновник и требовательным жестом подозвал Ребекку: два молниеносных движения согнутым пальцем. Женщина подошла поближе. В тот же миг конец клюки с серебряным навершием оторвался от пола и удержал её на расстоянии. Ребекка остановилась в шести футах от незнакомца. Его тяжёлое лицо не выражало никаких чувств — ни добрых, ни дурных, и, что уж совсем удивительно, в нём не было и следа любопытства. На нём лежала разве что тень угрюмых сомнений, иными словами, меланхолии. Но заметить её было не так-то просто: весь вид незнакомца говорил о другом — о сознании безграничности своего права как в обыденном смысле, так и в понимании самодержцев былых времён. К этому примешивалась внешняя бесстрастность, которая вошла в плоть и кровь и намертво спеленала все чувства. Теперь он не осматривал Ребекку как выставленную на продажу скотину, а глядел ей прямо в глаза, словно силился сквозь них прочесть в её душе, что же именно она собой воплощает. Ребекка не прятала лица и, сложив руки на животе, отвечала таким же пристальным взглядом — не почтительным, не дерзким, но открытым и в то же время непроницаемо-выжидательным.

Рука мужчины медленно скользнула вниз по клюке, он вытянул её перед собой — не угрожая, а едва ли не с осторожностью, — и серебряный крюк прикоснулся сбоку к белому чепцу. Легонько повернув клюку, мужчина потянул женщину к себе. Он действовал так бережно — при других обстоятельствах можно было бы сказать «робко», — что, когда серебряный крюк зацепил её за шею и повлёк за собой, она, не дрогнув, повиновалась. Наконец она почувствовала, что её больше не тащат вперёд, и остановилась. Незнакомец и Ребекка оказались лицом к лицу. Однако между ними по-прежнему лежала пропасть: их разделял не только пол и возраст, но и то, что они люди двух бесконечно чуждых друг другу пород.

Незнакомец обрывает эту безмолвную беседу так же внезапно, как и начал. Клюка отдёргивается и твёрдо упирается в пол. Отвернувшись с разочарованным видом, незнакомец удаляется. Ребекка успевает заметить, что он сильно припадает на ногу: посох с крючковатым навершием он носит не столько из щегольства, сколько по необходимости. Ещё Ребекка видит, как чиновник, согнувшись в низком поклоне, отступает в сторону. Отдаёт поклон и мистер Аскью — правда, этот кланяется не так угодливо и бредёт вслед за своим патроном. Чиновник подходит к двери и чуть насмешливо поглядывает на женщину. Неожиданно его правое веко подёргивается — это он едва заметно подмигивает. Он исчезает и вскоре возвращается с деревянным подносом, на нём — холодный цыплёнок, кубок и кувшинчик с водой, кожаная пивная кружка, потемневшая от времени, миска маринованных огурцов, солонка, два яблока и булка. Чиновник расставляет всё это на столе и достаёт из кармана нож и пару двузубых вилок. Затем стаскивает камзол и швыряет на кровать, Ребекка неподвижно смотрит в пол. Присев к столу, чиновник хватает цыплёнка и берётся за нож.

— Вам, сударыня, надобно подкрепиться.

Стряхнув оцепенение, Ребекка садится напротив, у окна. Чиновник протягивает ей отрезанную грудку, но женщина лишь качает головой:

— Сделай милость, отошли лучше на улицу, моему супругу и отцу.

— Э нет. Покормите хоть своего ублюдка. Если самой не хочется. Возьмите.

Он отрезает кусок хлеба, кладёт на него грудку и подвигает Ребекке: