Червь - читать онлайн книгу. Автор: Джон Фаулз cтр.№ 35

О: Да. Там нас должны были дожидаться кони, а на рассвете нам надлежало отправиться по дороге в Стейнс с намерением соединиться там с мистером Бартоломью и его человеком и горничной. Так оно и вышло. Мы повстречали их на подъездах к городу.

В: Каким путём они туда добрались?

О: Ума не приложу, сэр. Я в это не входил. Может быть, они ночевали в Стейнсе и выехали нам навстречу. Едучи уже все вместе, мы миновали Стейнс без остановок.

В: При встрече не произошло ничего достойного замечания?

О: Нет, сэр. Сказать по правде, мы тронулись в путь с лёгким сердцем, как бы предвкушая удачный исход.

В: Деньги вам заплатили вперёд?

О: Я получил задаток — за себя и за Джонса. Мне предстояли дорожные расходы.

В: Сколько?

О: На мою долю — десять гиней, Джонсу — одна. Золотом.

В: А остальное?

О: Остаток был мне выдан при расставании, в последний день, в виде векселя. По нему я и получил причитаемое.

В: У кого?

О: У мистера Бэрроу с Ломбард-стрит.

В: Торговца, ведущего дела в России?

О: У него.

В: Что же, в путь так в путь. Только, избавьте меня от ваших мелочных отступлений. Расскажите в подробностях, как вы уведали, что мистер Бартоломью не тот, за кого выдаёт себя.

О: Подозрения, сэр, не замедлили явиться. И часа не прошло, как мы тронулись в путь, а я уже почуял, что дело нечисто. Мы с Джонсом, который вёл вьючную лошадь, поотстали, и он шепнул, что имеет мне нечто сообщить, но если разговор этот не ко времени, то пусть я его оборву. Я велел ему говорить. Тогда он взглянул на девушку, сидевшую за спиною Дика, и молвил: «Мне сдаётся, мистер Лейси, что я уже встречал эту девицу, и вовсе она не горничная. Вовсе даже ничего похожего». А видел он её два или три месяца назад входившей в публичный дом за Сент-Джеймсским парком, который у черни зовётся «заведение мамаши Клейборн». Бывший с Джонсом приятель рассказал, что девица эта, да простится мне это низкое выражение, — самый лакомый кусочек во всём заведении. Вообразите моё изумление, сэр. Я к нему приступаю: не обознался ли? На что он ответствовал, что видел её мельком, причём при свете факела, а потому ручаться не может, однако же сходство разительное. Сказать по чести, мистер Аскью, я не знал, что и думать. Мне известно, какую уйму денег огребают подобные твари и их хозяйки. Я слыхал, что, если иной распутник попадёт к такой, как Клейборниха, в особую милость, ему дозволяется на ночь забирать девку к себе, но чтобы хозяйка отпустила её в столь дальнее путешествие, уж этому я никак не поверю. И какой ей расчёт? Как прикажете это понимать? Что мистер Бартоломью вероломно меня обманул? Не хотелось думать о нём худо. И может ли статься, чтобы такая заведомая шлюха — если это впрямь она — соблазнилась местом горничной? Коротко говоря, я уверил Джонса, что он обознался, и всё же просил, буде представится случай, завести с девицей разговор в надежде выведать ещё что-нибудь.

В: Джонс не сказывал, как звали девицу из борделя?

О: Имени её он не знал. Но завсегдатаи величали её Квакерша.

В: Откуда такое прозвище?

О: Это за её умение ловко разыгрывать недотрогу, чтобы пуще разохотить сластолюбцев.

В: Она и наряжалась сообразно?

О: Боюсь, что так, сэр.

В: Джонс говорил с ней, как вы ему присоветовали?

О: В тот же день, сэр. Однако добился немногого. Только и узнал, что она родом из Бристоля и ждёт не дождётся вновь увидеть свою госпожу.

В: Стало быть, ложная подоплёка была ей ведома?

О: Да, но когда Джонс попытался развязать ей язык, ничего не вышло. Она отговаривалась тем, что мистер Б. велел ей помалкивать. Джонс сказывал, отвечала она тихим голосом, всё больше «да» или «нет», а то и просто кивала головой. Всё конфузилась. Тут-то его и взяло сомнение, не ошибся ли он: тем, к которым он её сперва причислил, робость не сродна. Словом, сэр, наши первые подозрения улеглись.

В: Вы говорили о них мистеру Б.?

О: Вначале — нет, сэр. Только при расставании, как вы узнаете дальше.

В: Не имел ли он с девушкой разговоров с глазу на глаз? Не усмотрели вы никаких примет тайного между ними сговора?

О: В тот день, сэр, я ничего подобного не видел и не слышал, и после тоже. Всю дорогу он устремлял на неё не больше внимания, чем на ящик или иную кладь, и, надобно заметить, вообще в пути держался особняком. Он не раз просил у меня за это прощения, говоря, что, хоть и не слишком учтиво выставлять себя, как он выразился, угрюмцем-отшельником, однако он уповает на моё снисхождение, ибо мысли его заняты не докучным настоящим, но будущим. Я почёл, что такое поведение вполне извинительно для несчастного влюблённого, и не придал ему важности.

В: Он держался так, чтобы не утруждать себя притворством?

О: Теперь и я того же мнения.

В: Значит ли это, что пространных разговоров вы с ним не вели?

О: Только коротко переговаривались, когда ему случалось со мной поравняться. В первый день, помнится, и того не было. Заговаривали о всякой всячине: об окрестных предметах, о конях, о дороге — всё в этом роде. Но о цели нашего путешествия — ни разу. Он расспрашивал о моей жизни и готов был без конца слушать мои рассказы о себе, о моём деде, о нашем государе — впрочем, как мне показалось, больше из вежливости, чем из любопытства. Но чем дальше на запад, тем реже он нарушал молчание. Я по природе враг всяких недомолвок, однако наш с ним договор понуждал меня удерживаться от вопросов. Хотя порой ему случалось выговаривать свои заветные мысли. Давеча вы, мистер Аскью, точно угадали, что роль, которую я представлял в «Опере нищих», заключает в себе насмешку над сэром Робертом Уолполом, но верьте слову: в каждом из нас актёров уживаются два человека, на подмостках мы одни, в жизни — совсем иные. Так вот, когда в первый день мы проезжали Бэгшотской и Кемберлийской пустошами [69] , я мало что сам не походил на игранного мною Робина Хапугу, но ещё и дрожал, как бы не наскочил на нас кто-нибудь из Робиновой братии. Слава Богу, пронесло.

В: Полно, полно, Лейси, это до дела не относится.

О: Позвольте нижайше возразить, сэр. Высказавши такие мысли мистеру Б., я затем с похвалой отозвался о предпринимаемой нынешним правительством политике quieta non movere [70] , на что он окинул меня таким взглядом, будто держится иного мнения. Я стал допытываться, что же он думает на этот счёт. Он ответствовал, что отдаёт должное сэру Роберту: он человек распорядительный и подлинно имеет государственный ум — дюжинному политику было бы не под силу снискать одобрение и дворянина-помещика, и горожанина-торговца. Что же до упомянутого мною правила, которое он положил в основу своего управления, то его мистер Бартоломью объявил заблуждением. «Ибо если мир, каким мы его видим, не будет меняться, то откуда в будущем взяться лучшему миру?» — спросил он. И ещё спрашивал, не согласен ли я, что по крайности одно из Божиих изволений явлено нам со всей очевидностью: не для того Он дал нам свободу двигаться и выбирать себе путь в безбрежном океане времени, чтобы мы весь свой век простояли на якоре в том порту, где нас соорудили и спустили на воду. А ещё как-то заметил, что скоро в мире будут править одни торговцы и их корысть, что политики уже ею прониклись, что, по его словам, «пару недель политик ещё может быть честным, но на месяц его честности уже не станет», что в этом и состоит торгашеская философия, которую исповедуют не только мелкие барышники и негоцианты, но и те, кто повыше. При этом он печально улыбнулся и добавил: «В присутствии отца я бы такое высказать не осмелился». На что я ответствовал, что, как ни прискорбно, все отцы желают воспитать детей по своему образу и подобию. На что он сказал: «И так до скончания времён ничего не изменится. Увы, Лейси, мне это хорошо известно. Родительские законы вроде „закона о присяге“ [71] . Если же сыну вздумается отцовской воле не подчиниться, жизнь его будет самая незавидная».