Гардемарины. Свидание в Санкт-Петербурге - читать онлайн книгу. Автор: Нина Соротокина cтр.№ 86

— И что хочет от меня ювелирщик?

— Он хочет узнать, откуда у вас вексель Бестужева.

— Во-о-на что? — протянул Бурин, потом сложил пальцы в кукиш и поднес их к самому носу Лядащева.

— Не надо нервничать, — произнес тот проникновенно, однако отступил к двери.

— Нет, ты не уходи… Ты мою дулю до Луиджи донеси! — Бурин вдруг схватил руку Лядащева и стал складывать пальцы его в кукиш. — Вот так прямо по улице и иди, а потом в рожу ему и ткни. И передай заодно, что дом его окаянный я все равно сожгу!

Едва он произнес эти странные слова, как Лядащев звонко расхохотался. Идея идти с кукишем в кармане развеселила его до крайности. Бурин с горящим взглядом и трагически заломленными бровями показался вдруг совсем не страшен, а в чем-то даже наивен. Продолжая смеяться, Лядащев прошел к столу, сел, удобно закинув ногу на ногу. Главный вопрос, пока еще не заданный: «А не ты ли прикончил Гольденберга?» — не только не отпал, но превратился в уверенность.

— Ты что ржешь-то? — со злобой спросил Бурин, несколько растерявшись.

— Зато ты слишком серьезен! А ты, поручик, предприимчивый малый, как я посмотрю, — весело и даже восторженно продолжал Лядащев. — Одного не пойму, почему ты так уверен в своей безнаказанности?

— За что меня наказывать-то?

Бурин нагнулся и вытащил из кучи лома ржавое, но грозное оружие, известное в обиходе как пернач. Ручка, его была отполирована многими прикосновениями до блеска, металлическое яблоко, торчащее ребрами, хоть и потеряло несколько перьев, могло лишить жизни не только человека, но и быка. Бурин неторопливо крутил своим оружием, словно кисть тренировал, и неотрывно смотрел гостю в переносицу.

«Вряд ли он метнет мне в башку этой штукой, — размышлял Лядащев. — Сейчас ему интересно меня послушать, выведать, что я знаю. Да и не безумец же он!»

— Ты игрушку положи, — сказал он вслух, доставая из-за пояса боевой, тщательно заряженный еще дома пистолет. Бурин усмехнулся и бросил пернач в общую кучу.

— Вот и хорошо. Теперь продолжим… И чтоб полная ясность была, скажу сразу: на маскараде у подъемной машины был третий.

Это был блеф, не было у Лядащева свидетеля, но опыт давно научил: на допросе лучше не спрашивать, а утверждать. Коли догадка верна, то сразу все и разрешится.

— … он за шторой стоял, и все видел.

— Не было там никакой шторы, — быстро сказал Бурин и понял, что попался.

— Были шторы, дорогой, — со снисходительной и даже сочувственной интонацией протянул Лядащев. — И свидетель мой видел, как ты Гольденберга кинжалом проткнул. И оружейник Ринальдо подтвердил, что кинжал этот тебе принадлежит.

— Это была честная дуэль!

— Тогда почему же у Гольденберга шпага осталась в ножнах?

И здесь Лядащев рисковал. Он не только не знал, где в момент убийства находилась шпага, он даже не был уверен, была ли она вообще на Гольденберге. Маскарад не то место, куда являются при оружии.

Мысли эти пронеслись в мгновение ока, а дальше Лядащев стремительно бросился на пол, потому что Бурин с необыкновенной ловкостью опять схватил пернач и с силой запустил его в противника. Пернач врезался в стену, сбил бисерный пейзаж с мельницей — подарок драгоценной сестрицы, и грохнулся на пол. В ту же секунду Лядащев был на ногах, рука его сжимала пистолет.

Бурин стоял с мертвым лицом, на лбу его проступила обильная испарина. Видно было, что рука, метнувшая пернач, упредила мысль. Он вовсе не собирался убивать Лядащева, но уж больно тот был ему ненавистен. Вначале убей, потом подумай — есть ли на свете более глупый и подлый лозунг? Наверное, так же случилось и с Гольденбергом. Нашли укромное местечко, начали деловой разговор. Бурин просил, а может, настаивал. Гольденберг не соглашался.

— Дать бы тебе пистолетом по башке… Или сам все понял? — спросил Лядащев, подходя вплотную к Бурину.

Тот молчал, только озирался затравленно. Лядащев слегка толкнул его, и он рухнул в кресло.

— Что ты от меня хочешь? — Голос усталый, глаза закрыты.

— Правды.

— Зачем? Шантажировать? Я человек небогатый.

— Промотал денежки? Ожерелье заказал… и чтоб последний камешек с трещинкой.

— И это ты знаешь.

— Убитого приволок к подъемной машине и наверх отправил нажатием рычажка. С глаз долой, из сердца вон. Так, что ли?

— Ну, положим…

— Как вексель получил? Обыскивал?

— Он их в руках держал.

— Значит векселей было несколько?

— Два.

С чего вдруг вздумалось ему отвечать на вопросы этого златокудрого красавца, Бурин и сам не знал. Наверное, апатия, а скорее ненависть к другому, который чужими руками вздумал разом решить свои денежные дела. Теперь, пьяная скотина, держит себя так, словно он и ни при чем. А ведь намекал…

Если сознаться, то Бурин давно ареста ждал, слишком уж шумный скандал заварился вокруг убиенного Гольденберга. Но одно дело, когда арестовывать приходит военное лицо, а совсем другое, когда является штафирка, мерзавец, чернильная душа! Однако откуда ему известно про вексель? Судить его будут либо за убийство, либо за вексель, но чтоб и за то, и за другое…

Все вернулось разом, и силы, и ненависть. Бурин резко вскочил с кресла и цепко, словно клещами, обхватил лядащевское горло. Они были примерно одного роста, но Василий Федорович в разъездах по заграницам и в философических размышлениях о смысле времени порядком отяжелел, а Бурин был поджарый, жилистый. Лядащев захрипел, глаза полезли из орбит… Из последних сил он пнул противника коленкой в пах, тот сложился пополам. И пошла рукопашная баталия!

Лядащев вначале все норовил прекратить драку, хватая противника за руки и не давая ему воспользоваться сложенным в кучу оружием, но у того было одно на уме — кулаком в ненавистное лицо, в рожу, в рыло! Наконец драка вошла в полное остервенение. Они молотили друг друга, вцепившись в волосы, колошматили башкой об стену, ставили подножки, падали, то Лядащев сидел верхом на Бурине — о, кровушка из носа потекла, хорошо! — то Бурин сидел на Лядащеве — один глаз у гада ползучего заплыл, сейчас другой подправим! Валилась мебель, скрипели половицы, на которых подпрыгивало, бряцая, странное оружие, и хмуро взирал на дерущихся святой лик Николая Угодника, который словно отгораживался изящной дланью от людской срамоты.

Дрались они не молча — разговаривали. Мы берем на себя смелость привести здесь, несколько отредактировав, выдержки из их диалога. Беседовали они куда как крепко.

— Ты, гнида, для кого стараешься? С ювелирщиком хочешь вексель поделить?

— Заткни себе глотку этим векселем! И Гольденберг твой… Друг мой в крепости оказался!

— За друга стараешься? И я тра-та-та… за друга!

— Так стало быть, Антоша Бестужев тебе этот вексель подарил? Какой добрый!