Гардемарины. Свидание в Санкт-Петербурге - читать онлайн книгу. Автор: Нина Соротокина cтр.№ 81

Мария опять повернула к дому Корсаков, но сразу поняла, что разговаривать сейчас с Софьей ей не хочется. Чем-то смутила ее недавняя встреча, сбила с толку. Она обошла дом, мимо отцветших сиреней и жимолости вышла по тропинке к дальней беседке. Пролетевший над Петербургом шторм учинил здесь большой беспорядок. На лавке и на полу валялись сорванные листья и целые ветки ломких ив, любимые розы ее были поломаны, видно было, что сюда давно никто не приходил.

Она смела листья со скамьи, села, в задумчивости теребя крестик на груди. Со всей уверенностью Мария могла сказать, что уже видела лицо посетителя, такие лица не забываются. Знакомыми были походка — ходит так, словно колени плохо гнутся — и задирающая подол плаща шпага. Помнится, она еще подумала тогда, что посетитель носит шпагу как рапиру. Но когда это было?

Ночь… Она услыхала, как к дому подъехала карета. К окну она подбежала прямо в сорочке, очень хотелось увидеть, как Софья с Никитой после маскарада пройдут мимо ее дома. Потом она долго ждала, когда же Никита распрощается с Софьей и вернется к карете. Наконец он вышел. Мария очень удивилась, что Никита идет со стороны их дома, однако скоро она поняла, что ошиблась. Это был не Никита, а этот — черный. Она еще подумала тогда: что за странные посетители являются к отцу ночью.

Никиту она тоже дождалась, он вышел много позже. На лужайке под ее окном он задержался. Марии показалось даже, что он смотрит в ее сторону, и она спряталась за штору, а когда выглянула, его уже не было.

— Надо сказать отцу, чтоб завел, наконец, садовника, — сказала Мария вслух, поправила розы и, тут же забыв об этом, направилась к дому. В гостиной было пусто и темно. Она не стала зажигать свежей, а прошла сразу в узкий коридорчик, ведущий в кабинет отца. Слышны были два голоса, один отцовский, громкий, другой глухой, невнятный. Оба спорят, вернее сказать — ругаются, о чем — не разобрать, Мария проследовала по коридорчику дальше, зашла в крохотную отцовскую спальню, которая граничила с кабинетом и отделялась от него узкой, в тонкую доску, дверью. Вот здесь уже можно было расслышать каждое слово.

Ах, как жалко, как глупо, что она не догадалась прийти сюда сразу и услышать начало разговора. Сейчас ясно одно, поручик грозит отцу шпагой, а тот кричит: негодяй, позову слуг, я не ростовщик, а честный ремесленник!

Вдруг стало тихо… Раздался шум отодвигаемого стула, кто-то из них сел, наверное, поручик, отец погрузнее.

— Если вы честный ремесленник, — сказал вдруг четко и очень спокойно поручик, — то не взяли бы в счет долга чужой вексель.

— С паршивой козы хоть шерсти кусок, — огрызнулся звонким голосом отец.

Мария невольно улыбнулась, отец так и не смог выучить ни одной русской пословицы, и при его акценте они удивительно смешно звучат. Однако поручику было явно не до смеха. Он заурчал что-то тревожно. О! Показалось ли ей, или он впрямь упомянул имя Гольденберга? Вначале она услышала это имя от Софьи, но запомнила его вовсе не потому, что какого-то там купца убили, а потому, что Никита обнаружил его убитым. Со временем имя немецкого купца приобрело новое, ужасное значение — в убийстве обвиняют ее любимого! Какой бред, какая нелепица! Ненавистный ей Гольденберг даже снился по ночам, он был маленький, кривоногий и, к ужасу Марии, имел бычьи рога. Это большой грех, видеть покойника рогатым. После страшного сна Мария пошла в храм и поставила за упокой души убиенного немца свечку. Имя Гольденберга слышалось в бое часов, в цокоте копыт, этакое звонкое имя, а сейчас оно позвякивало за дверью, словно ложечкой по стакану. А может, это шпага лязгает в ножнах? И с чего им вздумалось перейти на шепот? Не поймешь толком, кто говорит.

— Позвольте предложить настоящую цену… — и по нисходящей та-та-та… Это отец.

— Но я требую у вас не брильянты в плохой оправе! — крик поручика, а потом бу-бу-бу…

— Да говори ты громче, дьявол тебя побери! — прошептала Мария, она с трудом поборола в себе желание приоткрыть дверь и на всякий случай спрятала руки за спиной.

Тут, видно, у отца иссякло терпение, и он закричал в полный голос. Мария от удивления вытаращила глаза и даже присела. Подумать только, как все оборачивается! Оказывается, отец стал обладателем векселя Гольденберга, а поручик требует его назад. Но отец почему-то не отдает…

Тут — о, счастье! — чернявому посетителю вздумалось подойти к двери. Очевидно, он даже привалился к дверному косяку; каждое его слово было не только слышно, но, кажется, и видно, как божью коровку на руке.

— Я вас в последний раз предупреждаю, — угрюмо сказал он. — У вас будут крайние, непредсказуемые неприятности. Надеюсь, вы помните оба имени, которыми подписан сей документ? Канцлер России не позволит, чтобы честь его семьи находилась в руках какого-то ювелирщика!

— Вот именно! — в голосе отца послышалось удовлетворение. — И передайте графу Антону Алексеевичу, что если он так печется о своей чести, то пусть найдет подобающую сумму, а то его заграничные подвиги в сей же миг станут известны его отцу.

Дверной косяк вздрогнул, раздался вопль: «Негодяй!» Дальнейший грохот в кабинете был подобен тому, который возникает при землетрясении или обвале где-нибудь в горах. Мария с силой толкнула дверь, но, к ее удивлению, она оказалась запертой. Девушка бросилась в коридор звать на помощь слуг.

Когда она в сопровождения камердинера и двух мастеровых ворвалась в кабинет, он был уже пуст.

— Бегите, догоните! — крикнула она. — Он только что был здесь, неужели этот черный крикун похитил отца?

— Я здесь, — раздался стонущий голос. — Вытащите меня отсюда. Тучный Луиджи был плотно вбит в узкое пространство между стеной и шкафом. Рука его была украшена неглубокой, но обильно кровоточащей раной; очевидно, поручик пустил в ход шпагу. Немалого труда стоило вытащить ювелира из его неудобного заточения.

— Отец! Какое счастье, ты жив! Я случайно оказалась подле двери. Кто этот ужасный человек? Что ему от тебя нужно? И зачем он разломал твое кресло?

— Это не он разломал. Это я разломал. Об его голову. — Луиджи подмигнул дочери и, довольный, захохотал. — Больше господина Бурина на порог не пускать! — крикнул он слуге. — А теперь пойдем ужинать.

— Но твоя рана? Нужен лекарь!

— Не лекарь, а портной. Такой камзол, каналья, испортил! За столом Мария пыталась вытянуть что-нибудь из отца относительно ужасного визитера, но ей это не удалось. Конечно, она могла бы прямо спросить: «Какое право имеет господин Бурин на вексель покойного Гольденберга?» Но таким образом ей пришлось бы сознаться, что она подслушивала, а это Луиджи считал смертным грехом, сродни воровству или распутству. Но даже сознайся она в своем грехе, у нее не было никакой уверенности, что она получит у отца ответ, а то, что нареканий и обещаний отослать ее к тетке в Венецию будет достаточно, в этом уверенность была полная.

О, только не тетка! Заподозри Луиджи излишний интерес дочери к делам князя Оленева, он немедленно бы привел свою угрозу в исполнение. Оставалось только хвалить мясо, хорошо прожаренное, и восхищаться сиропом из морошки, до которого отец был большой охотник.