Я задохнулась от раздирающей душу печали и открыла глаза. Передо мной рокотали волны. Ветер швырял в лицо крупные соленые капли. Внезапно яркая молния разорвала черную завесу туч, загрохотал гром. Резко похолодало, с неба хлынул ливень. Мне не хотелось возвращаться. Разбушевавшаяся стихия не могла прогнать мучительных воспоминаний, они ранили мне сердце, как пронзавшие землю удары молнии.
Я пошла назад, когда буря начала стихать. Деревянные домики жалобно скрипели под струями дождя. Их стены казались черными, а холм стал изумрудно-зеленым. Потрясающее зрелище.
Это была моя последняя мысль. Следующие десять дней я пролежала в беспамятстве.
Десять дней слились в одну долгую, полную бесконечных кошмаров ночь. Мне снился один и тот же странный навечно врезавшийся в память сон: я иду босиком по пекинской улице. Длинное платье достает до щиколоток. Солнце палит нещадно, я ужасно хочу пить и ищу воду. Мне навстречу идут люди в черном. В центре шествует пожилая женщина с погребальной урной в руках. Я останавливаюсь, чтобы пропустить их, и с грустью думаю, что несчастная потеряла во время бойни ребенка или мужа. Направляюсь к ней, чтобы выразить соболезнования.
Она поднимает голову и пристально смотрит на меня. Я узнаю свою мать и читаю в ее глазах такое: глубокое отвращение, что застываю на месте.
— Чудовище! — внезапно вскрикивает мама. — Это она его убила!
— Это я… — Язык отказывается повиноваться. — Аямэй… Постойте, матушка, объясните… Кто там, чей прах покоится в урне?
Но она не отвечает и указывает на меня дрожащим пальцем.
— Ловите ее! — кричит она толпе. — Ее руки обагрены кровью. Бросьте ее в самую темную камеру! Пусть никогда больше не увидит дневного света! Что же вы стоите? — Матушка обращается к замершим в изумлении людям. — Вы мне не верите? Так знайте: когда мать ненавидит дочь, эта ненависть смертельна!
Она бросается на меня. Я отбиваюсь, кричу, но силы оставляют меня. Толпа вопит: „Предательница, убийца, заговорщица…“
Сегодня я холодею при одном воспоминании об этом сне. Что стало с моими родителями? Неужели власти снова осудили их? Чем они заплатят за мое исчезновение? Как бы я хотела написать им, подать знак, что все еще жива.
Я родилась в смутное, трудное время. Моих родителей приговорили к принудительным работам, во время эпидемии они потеряли сына, и я была единственным смыслом их существования.
Когда мне исполнилось четырнадцать, мы отдалились друг от друга. Жили под одной крышей, но не делились своими переживаниями. Мы тщательно избегали разговоров на серьезные темы — они могли выдать истинные чувства каждого из членов семьи. Матушка, похоже, покорилась судьбе. Суровая холодность отца всегда удерживала меня на расстоянии. Простили бы они меня сегодня, проявили бы свою нежность? Не знаю. Батюшка, матушка, знайте: я люблю вас так сильно, как никогда не умела выразить.
Через десять дней я поправилась и устремилась на волю. Розовый цвет персика облетел. Много воды утекло.
Как решилась судьба студентов? Погибли, претерпели пытки, приговорены к пожизненному заключению или навсегда изгнаны из страны?
У моих ног простиралась бесконечная морская гладь. Я устремила взгляд на горизонт, пытаясь представить себе громаду океана и красоту незнакомых стран на другом конце света. Слезы текли по моим щекам, я впервые осознала значение слова „свобода“.
Совсем одна, разлученная с семьей и родным городом, не имея представления о том, что ждет меня завтра, я все же никогда не чувствовала себя такой безмятежно-спокойной».
«Работа здесь распределена между людьми очень четко. Мы встаем на рассвете. Отец семейства идет ловить рыбу, а его жена закутывается в теплую шаль и отправляется пешком на соседний хутор, где под ивой стоит запряженная тремя волами телега. Местные жители каждый день ездят на ней в город. Мать Вана продает на рынке рыбу. Я хожу на горную речку за водой, потом собираю у моря ракушки. После полудня сажусь перед дверью в тени персика и чищу, сушу, шлифую и покрываю лаком раковины. Вернувшись из города, матушка Ван садится рядом и чинит сети.
В конце дня на горизонте, где пылает закатное солнце, одна за другой появляются лодки. Женщины ждут на отмели, рыбаки гребут к берегу и поют. Лодка утыкается носом в песок, и все дружно разгружают улов. Чешуя рыб сверкает алмазным блеском.
Вечером, после ужина, семья усаживается перед очагом и обрабатывает ракушки. В комнате царит полумрак, на стенах раскачиваются наши огромные тени. Мы проделываем в раковинах дырочки и соединяем их в ожерелья и браслеты или выкладываем из них узоры на бамбуковых подносах и шкатулках.
Поздно ночью, когда Ваны засыпают, я пишу, лежа в кровати».
«Сегодня утром теплый ветерок раздувал тонкий полог на входной двери. Я сидела на корточках у стены и спокойно пила рисовый отвар. Кто-то вошел в дом. Не поднимая глаз, я увидела тонкие ноги в закатанных до колен штанах и присыпанные песком ступни. Мокрая рука поставила на пол корзину с только что выловленными дарами моря.
У юноши было странное лицо и тонкие волосы. Он повернулся к матушке Ван, взял у нее из рук чашку отвара, выпил и бесшумно исчез, только полог хлопнул ему вслед.
Я спросила, кто он. Она рассказала, что мальчик появился в здешних местах три года назад, бродил вокруг холма и выглядел голодным. Она накормила его, и на следующее утро нашла перед дверью гору ракушек, каких никогда прежде не видела. С того дня он время от времени появляется на хуторе, заходит то к ней, то к соседям, приносит раковины, получая взамен миску супа или жареную рыбу. Как это ни странно, чужак ничуть не изменился с первого дня появления в их местах.
Я спросила, знает ли матушка Ван его имя. Она покачала головой. Юноша не разговаривает, он наверняка немой».
«Уже много дней я издалека наблюдаю за незнакомцем. Он держится на отшибе и, похоже, наслаждается одиночеством и бродячей жизнью. Ему нравится лежать на залитом солнцем травянистом склоне холма, заложив руки за голову и вытянув ноги. Я не могу разглядеть, спит он или смотрит на облака. Он недоверчив, как дикое животное, и общается с обитателями хутора, только если проголодается. Во всех остальных случаях он просто убегает, столкнувшись с кем-нибудь на дороге.
Он не доверяет людям, но любит птиц. Когда он идет вдоль кромки моря, его сопровождает шумная свита чаек, буревестников и зуйков. Если залезает на скалу и смотрит оттуда на море, птицы прилетают и садятся ему на голову и на плечи.
Вчера вечером было очень жарко. Я встала среди ночи и пошла на берег освежиться. В небе сияла полная луна. Лодка Ванов покачивалась на серебристых волнах. Я подошла ближе. Шум крыльев разорвал тишину, и передо мной как из-под земли выросла черная тень.
На меня смотрел мой странный юноша. Взгляд его был злым, он как будто хотел прогнать меня. Я не двинулась с места и не опустила глаз. В конце концов, он снова лег на дно лодки, а я ушла».