Книга с местом для свиданий - читать онлайн книгу. Автор: Горан Петрович cтр.№ 48

Когда в «Сербском литературном вестнике» появилась в высшей степени негативная рецензия на «Наследие», он спустился на берег Дуная и принялся еще раз перечитывать свой роман. Еще раз обошел французский парк, павильон, пруд с рыбами, все комнаты виллы, открыл окна в музыкальном салоне, прослушал рокотание арфы, а потом направился в сторону восточной части именья, по тропинке сошел к берегу протекавшей там реки.

Тут не было ничего особенного, несколько верб, несколько ив, описание воды, которая течет неведомо откуда и неведомо куда, да еще ни разу не использовавшаяся лодка в прибрежных кустах... Он вступил в реку, зашагал, вода поднималась от щиколоток до колен, от колен до пояса, от пояса до груди... Рыбаки нашли его десяток дней спустя после этого чтения — в Дунае. Некоторые столичные газеты опубликовали краткие сообщения об этом неприятном случае, должно быть, ввиду отсутствия в тот день более важной информации.

Кухарка Златана продолжала верой и правдой служить в состоятельных белградских семьях вплоть до 1941 года, когда она во время немецких бомбардировок оглохла и на второе ухо. Несмотря на то что ей не было равных в приготовлении редчайших блюд и лакомств, глухой она оказалась никому не нужна. Златана исчезла в 1942 году, после того как ее в первый и последний раз видели сидящей у окна ее домика за чтением какой-то книги, которая не была поваренной книгой Паты.

В соответствии с обещанием, высказанным в девичью подушку, Наталия Димитриевич продолжала жить воспоминаниями о своей неразделенной любви к Анастасу Бранице.

В котором рассматривается

интерьер

и вопрос о том,

можно ли убежать от языка,

а также говорится

о сходстве между женской расщелиной

и книгой,

о том, действительно ли любая книга,

где бы она ни находилась,

в сущности, лежит возле Великого пути;

о том, как на расстоянии

поставить или исключить диагноз

«бронхит»;

о том, можно ли

одновременно

быть в квартире и за ее пределами,

и, наконец,

куда бы ускакал князь

с постамента своего памятника.

Начиная со среды и по пятницу включительно, Адам Лозанич один раз ненадолго повидался с работодателями и несколько раз с кухаркой Златаной. Загадочная пара осталась довольна надписью на фронтоне, женщина отвела молодого человека на первый этаж дома, указала, что именно ему здесь предстоит сделать, и, сославшись на занятость, снова исчезла вместе с мужем. Не выходя наружу до поздних вечерних часов, не встречая ни обремененных тенью Стонов, ни профессора Тиосавлевича, ни девушки, не обращая внимания ни на своего шумного соседа за одной стеной, ни на плачущих детей за другой, студент три дня провел в здании виллы, согнувшись над переплетенной в сафьян книгой, покусывая кончик карандаша и время от времени, как в бреду, хватаясь за орфографический словарь или какой-нибудь из томов словаря издания «Матицы српской», и лишь однажды оторвался от чтения, когда позвонил Кусмук, заботливо осведомившийся, сумел ли он побороть простуду. Правда, ему не удавалось избавиться от постоянного неприятного чувства, что кто-то за ним следит, и стоило ему резко вернуться на одну-две страницы назад, как начинало казаться, что он распознает по-военному коротко подстриженного Покимицу, лицо которого выражало иногда просто презрение, а иногда и несомненную ненависть. На кухню заходить было бессмысленно, там он всегда заставал лишь старательную кухарку, занятую изучением рецептов, «подбрасыванием» собственных компонентов и приготовлением еды. Как он ни старался, старушка ничего не слышала и, соответственно, не понимала, отвечая ему так, что из ответов он смог уразуметь лишь то, что для проверки свежести дрожжей следует отщипнуть от брикета одну крошку и бросить ее в воду, и если она останется плавать на поверхности, то «тогдашеньки дрожжи можно использовать!». И не более. Златана могла говорить только о кулинарии. Ко всему остальному она была глуха или же мудро делала вид, что не слышит.

После нескольких попыток Адам от нее отстал. Он только глотал кусок-другой приготовленных кухаркой деликатесов, несколько ложек супа с домашней лапшой, сгрызал ванильный крендель или выпивал чай и возвращался к работе, стремясь как можно скорее закончить ее и заняться поисками читательницы, от которой исходил нежный аромат. Однако несмотря на то, что вроде бы все обещало ему достаточно свободного времени, работа затягивалась. В частности, когда хозяйка потребовала перебрать все ткани и устранить или возместить обнаруженные недостатки, Адам споткнулся на первой же драпировке. Прекрасная летняя занавеска из тюля с листьями лавра, вышитыми на ней оранжевыми нитками, была по чьей-то небрежности в одном углу слегка порвана и разлохматилась. Молодой человек потратил не один час в поисках таких тонких и нежных слов, которые позволили бы восстановить поврежденное место. Только ему показалось, что удалось подобрать нитку достаточной тонкости и нежности, как оказалось, что она не подходит по цвету. А когда отыскал необходимый оттенок оранжевого цвета, выяснилось, что занавеска в этом месте слишком густо набрана и ей не хватает легкости, с какой она ниспадает с другого края окна. Все, буквально все здесь, внутри дома, так же как и снаружи, было сделано с невероятным вниманием и старательностью. Первый этаж состоял из холла с широкой, обнимающей его по бокам лестницей, большой столовой и салона в правом крыле, а также зала в левом, который мог использоваться для танцев или музицирования, на что намекала и стоявшая в центре арфа, все еще стройная, но с жалобно расстроенными от действия многолетних сквозняков струнами. Самая разная мебель, гармонично скомпонованная в гарнитуры, но иногда, в интересах стиля, словно насильно разобщенная, восточные ковры, паркет с инкрустациями, ниспадающие драпировки, элегантные подсвечники, пламенеющие вышивки, помпейно-багровые обои, картины, все выполненные пастелью, большие и маленькие зеркала и еще большее изобилие отражавшихся в них предметов, мраморные консоли, хромированные дверные ручки и накладки на замочных скважинах, украшения из стекла и фарфора — все это было изготовлено руками настоящих мастеров и отобрано с очевидным и особым вниманием. Несмотря на то что виллой, по-видимому, пользовались мало и что вряд ли можно было еще что-то добавить, оказалось, что для тех небольших изменений, в которых она нуждалась, необходимо огромное терпение, иногда даже мастерство, граничащее с настоящим искусством. Адаму казалось, что он, заплутав, очутился в каком-то романе эпохи, где ему, подобию недостойного подмастерья великих писателей, доверена задача привести в первозданный вид все, что обветшало под действием времени. Так, вся среда ушла у него на то, чтобы устранить паутину и пыль; четверг — чтобы заполнить уксусом сотни червоточин и потом закупорить воском проеденные в дереве дырочки; а в пятницу он занимался тем, что свивал заново расплетшийся в нескольких местах золотой шнур, насыщал краской выцветшие места на гобеленах, дополнительно подшивал подкладку обивки нескольких стульев и выводил пятна с ковров таких расцветок, что иногда приходилось использовать по пять-шесть перевитых друг с другом слов для того, чтобы получить, например, именно бирюзово-зелено-немного-благородно-лазурно-синий или какой-нибудь еще изысканный оттенок. Кое-что из этой тончайшей работы осталось и на субботу. Вопреки обыкновению Адам завел будильник и поспешил подняться уже при первых проблесках дня, за окном снова лил дождь, а может быть, он и не прекращался. Простуда все еще не отпускала его, он чувствовал слабость, но тем не менее был полон решимости как можно скорее доделать столь высоко оплачиваемую работу. Закусочная «Наше море» еще даже не открылась, а он в мансарде на улице Милована Миловановича, у подножия крутой Балканской, уже взялся за книгу.