Книга с местом для свиданий - читать онлайн книгу. Автор: Горан Петрович cтр.№ 41

Что же касается высшего из искусств, способного до полного срастания соединить даже несоединимое, то как только в большом музыкальном салоне, он же небольшой зал для танцев, была поставлена арфа, Анастас не пропускал ни одного из редких концертов для этого поэтического инструмента, пытаясь потом передать словами изящество услышанных композиций. Несмотря на все мучения, на изысканные лирические выражения, аллитерации и эуфонии, соответствующие стилистические фигуры, приличествующий словесный ритм и своевременность пауз, несмотря на целые вечера, проведенные в разговорах со Станиславом Маржиком, слепым настройщиком оркестра Белградского театра оперы и балета, справиться с этой задачей ему никак не удавалось, и оснащенный струнами шест наверняка так и остался бы немым, если бы по воле случая не открылось, что эта арфа может играть и самостоятельно, а именно, всегда, когда при восточном ветре открывали высокие окна музыкального салона. В зависимости от того, были ли рамы широко распахнуты или только приоткрыты, звучало то мелодичное кружево далеких сфер, то бесконечное глиссандо далеких просторов.

Естественно, что при сочинении писем Анастас Браница больше всего опирался на собственно художественную литературу. Он читал и постоянно сравнивал свои строки со строками других литераторов, он познакомился с несколькими писателями, у которых ему удалось самыми разными путями вытащить по несколько страниц для обращения к возлюбленной. Иногда он им платил, иногда просил отдать тексты даром, особенно если считал написанное недостаточно вдохновенным. Рассказывают даже, что как-то раз в парикмахерской «Три локона» он встретился со Станиславом Винавером, и этот известнейший сербский эссеист, переводчик и пародист, эрудит non pareil, который, засунув большие пальцы за кромку жилетки, ожидал стрижки, дословно привел фразу из своего «Манифеста школы экспрессионизма»:

— Мечта, фантазия всегда сильнее самой реальности, если предположить, что для художника существует реальность!

Правда, это не вполне достоверно, так как Винавер больше всего любил пародировать самого себя. Достоверно только то, что служанка Златана осталась единственным свидетелем визитов этих странных пишущих людей, готовых с надменностью принимать за чистую монету самые неправдоподобные комплименты, интриговать, льстить, грубить и рвать на груди рубашку ради литературной премии, но равнодушных при этом к благам повседневного существования, а зачастую даже готовых ради улыбки увлекшегося читателя пожертвовать трудом всей своей жизни. Служанка Златана осталась единственным свидетелем, при этом, разумеется, ничего не понимавшим в поэтиках и направлениях, о которых молчали или горячо спорили в кабинете молодого хозяина. Внося туда поднос, она старалась повернуть голову таким образом, чтобы ее здоровое ухо слышало то, что доносится от молчаливых и погруженных в себя, а глухое, в котором у нее лопнула барабанная перепонка, наоборот, не слышало шумных и галдящих гостей. Возвращаясь на кухню и ставя на огонь воду, расставляя блюдца и чашечки, она непрестанно ворчала что-то насчет неумеренного употребления некоторыми гостями кофе в столь поздний час:

— Черное да на черное, где это видано?!

Или же, рассерженная тем, что уже с раннего утра приходилось подавать бесчисленные бутылки рислинга и сифоны содовой воды гостям с яркими художественными бантами, в пелеринах и широкополых шляпах, всегда появлявшимся строго парами и никогда не отказывавшимся от бесплатной выпивки, недовольно приговаривала:

— Белое да на белое, у кого это принято?!

Но самое большое ее негодование вызывало то, что Анастас неумеренно курит и почти ничего не ест:

— Все не как у людей, тьфу, тьфу, тьфу через левое плечо! Чем больше времени он проводит там, в своих писаниях, тем сильнее худеет здесь, почти в тень превратился!

И тем не менее существовал человек, которому судьбой было назначено сыграть роль надежного свидетеля всего предприятия, затеянного Анастасом Браницей. Роль не только свидетеля, но впоследствии и соучастника. Дело в том, что большеглазая барышня Наталия Димитриевич, единственная дочь владельца книжного магазина «Пеликан», талантливая ученица класса пения преподавателя Паладии Ростовцовой, время от времени заглядывала в магазин своего отца, и очень скоро ее внимание привлек юноша с пушистыми усами и бородкой, одетый для своих лет слишком строго, если не считать подкладки из лионского шелка, с вечно испачканными фиолетовыми чернилами пальцами правой руки. Он, несомненно, был самым лучшим, но и самым требовательным покупателем Гаврилы Димитриевича. Из магазина почти всегда выходил с внушительной пачкой книг, предварительно проведя там несколько часов, заполненных листанием книг и расспросами относительно того, каким образом можно незамедлительно заказать и получить те или иные старые издания, прошлогодние журналы, новые переводы и переложения, о которых он узнавал из опубликованных на прошлой неделе анонсов.

Заметно облысевший от переживаний по поводу разнообразнейших мировых проблем, за которыми он страстно и постоянно следил, пузатый владелец книжной лавки, на вид само воплощение доброты и мягкости, нередко еще на заре заставал сгорбившегося, промокшего или продрогшего молодого человека, который прикуривал новую сигарету от только что выкуренной и ожидал открытия магазина перед спущенными жалюзи из зеленого волнообразного металла под вывеской напротив парка Панчича, в сорока шагах от того дома, который Миша Атанасиевич завещал «своему отечеству».

— Если б я знал, если б я только мог предположить, ведь сегодня утром можно было открыть и пораньше... А я вот заспался, накануне ко мне ну никак сон не шел, а все из-за новой эпидемии холеры в Абиссинии... Читали во вчерашней газете? Нет?! Господи милостивый, сколько ежедневно угасает жизней, сколько погибает людей... Сейчас, сейчас, немножечко терпения, пора мне наконец поменять эти жалюзи, то и дело заедает... — Господин Таврило с видимым усилием крутил ручку, юродивая ось механизма кряхтела, металлический заслон потихоньку полз вверх, за стеклом витрины появлялись переплеты, закрытые и раскрытые книги.

Или же учтивый Димитриевич, несмотря на спустившиеся сумерки, когда наступал час закрывать магазин, дожидался одного только его, тянул время, не желая мешать своему клиенту, и занимался подсчетами, сверял списки заказанной литературы, приводил в порядок бумаги, выравнивал на полках книги и наконец, вынужденный деликатно кашлянуть, вытаскивал карманные часы и вздыхал:

— Простите, что беспокою вас, но пора закрывать... У моей жены, знаете ли, устойчивая привычка не садиться без меня за ужин... Она говорит, что у нее каждый кусок в горле застревает... Еще раз, прошу прощения, и спокойной ночи... Приятной ночи вам, господин Браница!

Так что не было ничего странного ни в том, что она обратила внимание на этого постоянного покупателя, ни в том, что заметила необычную широту его интересов, а интересовало его буквально все и вся. Наталия внимательно и с удивлением наблюдала за непредсказуемой спиралью движения молодого человека от стеллажа к стеллажу — от детской литературы, изданной в прославленных сериях библиотеки «Ласточка» до логарифмических таблиц и учебников для политехнических факультетов; от скромных сборников начинающих поэтов до манифестов, обращений и открытых писем зенитистов Любомира Мицича и Бранко Вэ Полянского и фундаментальных произведений признанных национальных бардов; от популярной беллетристики, с которой так приятно коротать время на отдыхе, на скамейке в курортном парке и в приемной у врача до капитальных собраний сочинений издательства «Задруга» в синеватых переплетах, толстых томов научных докладов или же брошюр с отдельными сообщениями по всевозможным специальностям всех отделений Сербской королевской академии; от номерных оттисков гербов из «Стематографии» Христофора Жефаровича до фальшивых родословных, которые так или иначе выводили происхождение своего заказчика из прямого родства не только с героями Первого восстания против турок, но и со средневековыми вельможами, а то и с персонажами Ветхого и Нового заветов; от школьных прописей до образцов каллиграфии Орфелина; от новых сборников для любителей пословиц и загадок до этнографических исследований Веселина Чайкановича; от нотных тетрадей с шлягерами-однодневками до грамматик всех возможных языков... Барышня исподтишка разглядывала вышеупомянутого Анастаса Браницу, и несмотря на то, что все увиденное ею только подтверждало сложившееся в городе мнение о нем как о большом чудаке, такая репутация вызывала у нее внутренний протест. И не оттого только, что она, как и ее мать, была упряма и ее воспитание не позволяло ей принимать на веру чужое мнение, а оттого, что где-то в самых глубинах ее сознания зарождалось предположение, что это результат какой-то грубой ошибки, недоразумения, что до сих пор никто и никогда толком не постарался понять этого человека с некоторыми странностями. Воспользовавшись занятостью отца, она однажды подошла к нему и предложила помочь. А продолжением стало то, что она все чаще и чаще оказывалась в «Пеликане», чтобы якобы подменить отца или подсобить ему, ну, а потом получилось так, что именно она, и только она, стала заворачивать книги Анастаса в простую грубую бумагу, и наконец девушка расхрабрилась настолько, что иногда произносила пару слов или прикрепляла к свертку какую-нибудь воздушную украшенную бантиком любезность. Но если уж быть совсем точными, то все началось в тот день, когда она обнаружила в иллюстрированном ежегоднике «Прививка растений» сообщение об одной разновидности поздних садовых трагически-красных роз, которую Анастас давно искал.