Золото бунта, или Вниз по реке теснин - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Иванов cтр.№ 144

— Какого пса тогда будишь меня? — сердито спросил Осташа.

— Слышь, Осташка, дозволь я ночью домой сбегаю, а? — попросил Никешка. — Рядом же Кумыш-то… Маманю с тятей повидаю, а то они извелись небось… Боятся, что сгибну я на сплаве.

Осташа внимательно оглядел Никешку.

— Ты не думай чего! — горячо зашептал Никешка. — Я не сбегну, я вернусь! Я же говорил тебе, что до конца с тобой буду!

— Ну… сходи, — растерянно согласился Осташа.

— Я еще до рассвета ворочусь! — пообещал Никешка и задом принялся выползать из берлоги.

Осташа улегся обратно, закутался, но сон пропал. Осташа дышал на озябшие пальцы и слушал негромкие пересуды бурлаков.

— Эй, подгубщик, а тебе на боковую не пора? — насмешливо спрашивал кто-то. — Дарья-то на тебя третий день поглядывает, а бочок у нее те-опленький…

— Разве я наушник? — услышал Осташа усталый голос Корнилы. — Говорите при мне… Я не донесу. И так про вас все ясно…

— Чего тебе ясно?

— Да чего… Сбежать хотите со сплава. Так?

— Догадливый… А что делать нам, скажи? Страшно.

— А чего все прочие делают? Дальше плывут. Не заплатил бы вам сплавщик денежки сполна, так ведь не столь бы хотелось деру давать…

— Ну, верно. Искушенье, понятно.

— А от кого искушенье бывает — не помнишь?

— А ты к нам беса не приваживай, — обиженно сказали Корниле. — Тут и без того нечисто.

— Темный он, сплавщик твой. Темный.

Осташа по голосам не различал, кто говорил: у всех бурлаков голоса казались одинаковыми. Только Корнила узнавался — да и то лишь потому, что возражал.

— Нам ведь Поздей-то много успел растрясти… Говорил, что у нашего сплавщика батя пугачевскую казну украл…

— И что, наш сплавщик тем золотом с головы до пят усыпан? За те же копейки шею гнет. А Поздею с чего вера-то?

— А с чего ему врать? Он до сплава Перехода и не видал…

— Не видал, а говорил. Да еще ведь и сам именно к нему пришел да нанялся… И под бойцом загреб, чтоб всех убить — и вас тоже, не одного Перехода. И барку ночью отпустил. Откуда ненависть такая к человеку, про которого ты раньше ни сном ни духом? Ну-ка вон ты, лысый, ты ведь тоже на Перехода только в Каменке первый раз посмотрел, да? Скажи мне: вот узнал ты о сплавщике дрянь всякую. Стал бы ты, как Поздей, барку на бойца править, снасти резать?

— Да уж нет, пожалуй, — согласился кто-то из бурлаков. — Пущай сам пропадает, как бог накажет. Своя-то шкурка себе милее…

— И о чем тогда говорить? Купили Поздея. Хорошо купили.

— А кто?

— Почем я знаю? Кто Федора Милькова застрелил?

— Братцы, а ведь не в Федора стреляли-то! — взволнованно заговорил какой-то молодой голос. — Понял я! Это ведь тоже в Перехода стреляли! На Федоре-то сплавщиков армяк был с дырой на спине — по армяку и спутали! А убить хотели Перехода!

— Да то уж давно все поняли, дурень.

— И все равно я нюхом чую — нечист сплавщик! — упорствовал кто-то.

— Серой, что ли, от него тянет?

— Ну, не серой, а нечист…

— Я, братцы, видел — у него на шее сразу гроздь крестов-то!

— Крестов же, не лягушачьих лапок.

— Он ведь кержак. Кто его знает, какого толка. Может, у них положено так…

— А может, и еретик какой.

— Может, и еретик…

— Нам, Корнила, не то страшно, что барка убьется. Страшен тот, кто ее ведет, понял? Будь другой сплавщик — ладно еще… А с этим — дело на кромочке.

— А вы сами до сих пор не убедились, что он не хочет барку убивать? У него сколь возможностей-то было всех утопить, а? Вспомните, как сегодня под большим бойцом, где руки рубили, прямо в камень нас потащило — и ведь вывел он! Чего боитесь? Он не меньше вашего хочет всех живыми в Лёвшину привести. И идет чисто, как по гладкому.

— То и боязно, что больно чисто.

— Ну, тебе не угодить!

— А я, братцы, даже подумал грешным делом: разбей он барку или на огрудок вылези — ну, все понятно, человек есть человек. И конь, сами знаете, о четырех ногах, да спотыкается. А этот как заговоренный — всяка беда мимо!

— Тут, Митрий, и есть наука сплавщицкая. Она от деда к отцу, от отца к сыну.

— Наука, Корнила, это когда ясно: вот так можно, а так — нельзя. А здесь какая же наука, коли не видно, как расчет делать? И у Перехода когда — наука, а когда он без всякой науки голым глазом видит, волчьим нюхом чует.

— Где чует, там душа, — веско добавил кто-то из бурлаков. — А где душа, да без храма, там все может быть… И бесы тоже.

— Я, Корнила Данилыч, всего второй раз на сплав хожу, а понял уже: у сплавщиков этих — свой счет. Наше дело крестьянское, земляное, медленное. А у них — быстрая вода. И в ней и до бога, и до черта ближе. Не знаю, в какую сторону наш Переход поворотил, да боюсь, что не в ту…

— Ведь пустое мелешь, пустое! — с досадой закряхтел Корнила. — Платон, хоть ты зипунам свое слово скажи!..

— А чего говорить? — буркнул Платоха. — Зипунам науки сплавщицкой вовек не понять, вот им колдовство и мерещится. Я сам рос-рос до сплавщика, но так и не дорос. Зато теперь цену им знаю и вижу с лету. И скажу вам, что парню нашему цена — дорогая. Он уж точно своего бати сын. А про науку, которая колдовством кажется, вот что расскажу. Был у нас в Ревде знатный сплавщик, Довмонт Ватуров звали его. У Довмонта сын был. И влюбилась в Довмонтова сына приказчикова дочка, гнилушка девка. Парню, понятно, на что она? У него невеста была. И тогда девка-гнилушка побежала к ведьме и денег ей дала, а ведьма на парня сухоту наслала. Довмонт же не трусом оказался, пошел к ведьме на выселки и выбил дух из гадины. Это положено так: сухоту только с ведьминой погибели отвести можно. И ведьма, сдыхая, пообещала Довмонту: или парень твой на барке убьется еще до свадьбы, или тебе самому, коли на барку подымешься, света белого больше не видать.

— Сука, — сказал кто-то из бурлаков.

— А парня-то женить хотели сразу после сплава. И тогда Довмонт сказал сыну: я с тобой на барке пойду. Сумею, мол, доведу барку, не убью. Оба живы останемся, бесу не дадимся. А потом ты женишься, и рассыплется проклятье. Сын туда-сюда, а Довмонт непреклонен. И взошел-таки на барку вслед за сыном, встал на скамейку. Только встал и вдруг говорит бурлакам да подгубщикам: хотите целыми дойти — молчите всю дорогу. Чтоб ни звука, ни вздоха. Так и отвалили. И дошли ведь до Оханска, и парень опосля женился, и Довмонт еще долго в скиту под Крестовой горой прожил.

Платоха замолчал.

— И все, что ли? — удивленно спросил кто-то. — А наука-то где?

— А наука в том, что сбылось ведьмино проклятье. Довмонт как встал на скамейку — так и ослеп начисто. Не увидел больше света белого. И ничего о том ни сыну, ни кому другому не сказал, чтобы сын его место не занял и не убился. Довмонт барку по памяти, по шуму воды провел. Потому он и приказывал всем молчать. И никакой чертовщины. Вот она, сплавщицкая наука. Поняли?