Золото бунта, или Вниз по реке теснин - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Иванов cтр.№ 118

Бурлаки завертели головами, не понимая причины пальбы: многие из них были на сплаве впервые. Небось даже испугались — не горная ли стража кинулась разгонять их бунт?..

— Все на барку! — приказал Осташа. — Отвал каравану!

Бурлаки тараканами рассыпались по плотбищу, торопясь к своим баркам, а на барках водоливы уже сматывали снасти, отвязываясь от причалов. Над берегом поднялся гвалт, насквозь прошитый руганью подгубщиков и командами сплавщиков, оравших в свои трубы. Косные лодки скользили по пруду. Пристанские работники спешно разбирали мостки через главный прорез плотины, на всякий случай — и через вешняк тоже. Приказчик, навалившись брюхом на ограду, в последний раз промерял шестом глубину в прорезе. Плотинный мастер деловито мазал дегтем ступицы на поворотных осях затвора. Старики, детишки и бабы Каменки спешили на гору, на плотину, чтобы смотреть, как полетят караваны.

С высоты скамейки Осташа глядел, как его бурлаки укладывают на «подушки» потеси и бестолково суетятся, выстраиваясь у кочетков. Оборачиваясь назад, Осташа видел, как полевские барки отходят от причалов, чтобы занять первое место у затвора плотины. Эти барки на снастях тянули с косных лодок, а бурлаки гребли потесями — с отвычки еще неловко. Неуклюжие, огромные, плоские суда, медленно махая растопыренными веслами, неожиданно ладно, точно и без спешки выходили в створ ворот.

Пруд поднялся высоко, и чусовская излучина за плотиной была видна почти вся.

— Чего же караваны не идут?.. — вытягивая шею, стонал рядом Федька, который забрался на скамейку к Осташе.

Даже небо, влажное и мятое, как сырой войлок, словно замерло в ожидании, забыв про дождик. Только шальной, пустой, бездумный ветер метался над прудом, колотился о горы. Осташа, не отрываясь, глядел на Чусовую. Для него уже не было ничего — ни гнева, ни ярости, ни обиды на смуту своих бурлаков. Сердце изнывало ожиданием, иссосанное жутью скорой схватки — разом и болью, и страхом, и радостью. Сдержанное, еще не проявленное величие этого мгновения уже смыло с души все припарки, все коросты и словно оголило зияющую, трепещущую, чуткую рану. На барке вполголоса гомонили бурлаки. Сорочьим базаром доносился с плотины всполошенный бабий треск. В деревне лаяли собаки. Но как караванный вал закатывает прибрежный булыжник, так все звуки поверху закатывал широкий шум движущейся реки — плеск, всхлипы, журчание, рокот кипуна под скалой, разбежистый шелест стрежня.

— Бегут! Бегут! — завопили с горы, а потом с плотины.

И тотчас Осташа увидел сам: по Чусовой, по стрежню бежала первая барка. Издалека она походила на плоского дощатого паучка, который перебирает длинными тонкими ножками. Барка прицельно и точно, словно по струне, заходила в поворот. Над кровлей ее палатки на мачте-щегле трепыхались два одинаковых черно-белых флага. Черный и белый — это цвета Ревды; по два флага поднимал всегда только караванный.

С пристани кричали, свистели, махали шапками. В ответ с барки по-щенячьи задорно и звонко тявкнула сигнальная пушчонка: мол, все хорошо! Ревдинцы любили пальбу и лихую бахвалу.

Барка ревдинского караванного промчалась мимо Каменского распадка, и тотчас же за ней пролетела вторая барка, третья, четвертая… Осташа знал, что за горой вся Чусовая до самой сизой мглы окоема покрыта россыпью бегущих судов.

А на прорезе каменской плотины уже раскрывали затвор. Скинув верхнюю одежу, пристанские работники давили грудью на огромные рычаги затвора. Тяжелые, сбитые из плах створки ворот медленно, с натугой разомкнулись, будто лопнула цепь кандалов. Весь пруд дрогнул, и по воде раскатился то ли стон, то ли хрип — словно вздохнул удавленник, которого еще живым вынули из петли. Вода обвалом упала в прорез, выбив вверх клубы мокрой пыли. А работники на снастях оттягивали створки все шире, и в прорезе нарастал победный рев воды, прорвавшейся сквозь плотину. Небо заморгало, заслезилось. Ветер испуганно припал к пруду и, как стая собак, шарахнулся сразу во все стороны, прячась в зашумевших ельниках на склонах прибрежных гор.

На Чусовой мелькнули сине-зеленые флаги полевского каравана, булькнула пушечка. Первая барка каменского пруда вошла рылом в прорез плотины. Бурлаки вздернули потеси, и барка показалась Осташе курицей, что испуганно встопорщила крылья. Ее корма вдруг начала с шумом подниматься из воды. Задрав огромный зад, барка неумолимо уходила в проем, словно вываливалась с пруда на Чусовую. …Приказчик не догадался срубить перильца вдоль канала, и они ввели народ в заблуждение. Люди, толпившиеся на плотине, заорали и запоздало кинулись прочь от прореза. Поднятые потеси барки с треском снесли перильца и сгребли нескольких мужиков и баб, не успевших отскочить в сторону. Толпа на плотине взорвалась воплями. Расхристанный приказчик, матерясь, подлетел к толпе и принялся отталкивать народ еще дальше.

Но с барок некогда было глядеть на суматоху. Косные уже вытолкнули к прорезу вторую полевскую барку, и она тоже словно провалилась сквозь плотину.

За гребнем плотины мелькнул зелено-желтый флаг сысертского каравана. В прорез каменской плотины одна за другой канули обе сысертские барки. К прорезу уже шла барка Колывана, где на скамейке стояли сам Колыван, караванный Пасынков и водолив — дядя Гу-рьяна Утюгов. Как на узде, барку вели косные лодки. Вторая каменская барка на помочах косных тоже выдвигалась из плотного строя судов у причалов. Косные лодки подгребали к Осташиной барке, громыхнули носами в ее борта. Косные молодцы ловко накинули на пыж веревочные петли, словно за шею заарканили сбежавшего коня.

— Платоха! Никешка! — крикнул Осташа в трубу.

Платоха и Никешка повели потеси. Они держали их за крайние рукояти — за «губы» — и управляли ходом весла. Бурлаки толкали потеси вперед, наполняя их движение своей силой. Барка начала грузно разворачиваться. Под скулой заурчала вода. Косные молодцы в своих лодках свирепо рыли пруд распашными веслами и держали снасти внатяг. Барка нехотя, как корова, отошла от причала и послушно подалась к прорезу. За высокой, черной, мокрой створкой ворот, скрепленной ржавыми железными полосами, исчезала корма колывановской барки. На коньке ее палатки лежала длинная лодка; она проплыла над плотиной как по воздуху. Из-за плотины донесся могучий и гулкий всплеск: Колыван вышел на Чусовую.

— Поздей, греби, Никешка, табань! — командовал Осташа.

— Ой, врежемся в плотину!.. — скулил рядом напуганный Федька.

Косные установили барку в створ и сдернули с пыжа петлю. Впереди в прямоугольном проеме лотка, будто шаньга в чью-то раззявленную пасть, убиралась вглубь широкая корма второй каменской барки.

— Потеси задирай! — крикнул Осташа.

Подгубщики, ломая сопротивление неопытных бурлаков, повалили потеси рукоятями на палубу. Лопасти, роняя капли, взметнулись над стенками прореза. Осташина барка пошла в проем.

В дощатом лотке прореза ревела и пенилась вода, широким языком переваливалась через порог. Разница в уровнях высот пруда и Чусовой составляла примерно четыре локтя. Прорез был шире барки всего-то на пару аршинов. Барка сразу же ткнулась плечом в стенку канала, устанавливаясь точно по его оси. На разбухших плахах, из которых был выложен короб лотка, остался черный смоляной след удара. Осташа почувствовал, как нос его барки завис над водосливом. Раздался мученический треск — барка гнулась на излом; под палубой гулко брякнуло железо. Но барка скользила дальше вперед и вдруг огромной качелью перевалилась через порог, вздыбила корму и с шумом окунула нос в воду так, что стукнулась подбородком о днище канала. Бурлаков уронило, как рожь под ветром. Меж бортов барки и стенками лотка выбило буруны пены, хлынувшей на палубу, а сами стенки мгновенно стали выше на сажень, отгородив небо, словно барка легла в гроб.