– Ты не понял? Меня больше не примут во дворце, каждый мой жест будет осмеян, мое поведение подвергнется критике, любое побуждение будет смешено с грязью... Кто сможет противостоять такой травле?
– Успокойся.
– Как я могу успокоиться, если Туя уничтожила мою репутацию!
Силкет одолел неистовый гнев. Она стала выкрикивать бессвязные фразы, в которых упоминались толкователь снов, поглотитель теней, ее дети, недоступный ей трон и непереносимые боли в желудке.
Бел-Тран в задумчивости вышел от нее. Царица-мать обладала здравым умом: Силкет из-за помрачения рассудка никогда не сможет принадлежать египетскому двору.
* * *
Пантера предавалась мечтам. Путешествие по Нилу, в полной безопасности, рядом с визирем и Нефрет, погрузило ее в непривычную безмятежность. Не признаваясь в этом Сути, она почему-то мечтала о просторном доме, окруженном садом. Жажда завоевания куда-то испарилась. Присутствие Нефрет успокоило огонь, пожиравший ее с того момента, как ей пришлось бороться за свое существование. Пантера открывала для себя нежность, которую раньше презирала как болезнь слабаков. Египет, эта ненавистная земля, становилась ее тихой гаванью.
– Мне нужно с вами поговорить, – обратилась она к визирю.
Пазаир составлял охранительный указ, в котором для каждой провинции перечислялись животные, которых нельзя было убивать и употреблять в пищу.
– Я вас слушаю.
– Пойдемте на корму, мне нравится созерцать Нил.
Облокотившись на перила, похожие на зачарованных путешественников, визирь и ливийка тихо переговаривались. По берегу шли ослики, нагруженные зерном, на которых покрикивали дети. В деревнях, в тени пальм, женщины занимались приготовлением пива, в полях крестьяне заканчивали молотьбу. Все ждали паводка.
– Я отдаю вам мое золото, визирь Египта.
– Вы и Сути вместе нашли заброшенный город, золото принадлежит вам.
– Приберегите эти богатства для богов, они смогут найти им лучшее применение, чем смертные. Только позвольте мне жить здесь и забыть прошлое.
– Я должен сказать вам правду: через месяц эта страна сменит свою душу. Она переживет такие потрясения, что вы ее не узнаете.
– Месяц душевного спокойствия – это очень много.
– Моих друзей будут преследовать, их заключат под стражу, может, даже казнят. Если вы мне поможете, вас ждет та же участь.
– Я не меняю решений, – гордо заявила красавица. – Возьмите золото, чтобы избежать войны с Азией. – И она снова с наслаждением вытянулась под обжигающим солнцем.
Сути встал рядом с Пазаиром.
– Я уже хожу и шевелю левой рукой, – сказал он. – Немного больно, но терпеть можно. Твоя жена волшебница.
– Пантера – еще одна волшебница.
– Настоящая ведьма! Доказательство тому – я так и не смог освободиться от ее чар.
– Она отдает ваше золото Египту, чтобы избежать конфликта с азиатами.
– Я вынужден подчиниться.
– Она хочет быть счастливой вместе с тобой; мне кажется, Египет покорил ее.
– Какое ужасное будущее! Наверное, мне потребуется истребить отряд ливийцев, чтобы вернуть ей бодрость духа! Но давай сейчас поговорим о тебе.
– Ты знаешь правду.
– Только ее часть; но я вынужден прийти к заключению, что ты тонешь в своем главном недостатке: уважении к другим.
– Это закон Истины.
– Вздор! Ты на войне, Пазаир, ты берешь на себя слишком много ударов, не отвечая. Еще неделя, и благодаря Нефрет я снова перейду в наступление.
– Не сойдешь ли ты с пути Закона?
– Когда военные действия уже объявлены, нужно проложить свой собственный путь, иначе попадешь в засаду. Бел-Тран не отличается от других врагов.
– Нет, Сути, у него есть оружие, против которого не можем ничего сделать ни ты, ни я.
– Какое?
– Я обязан хранить молчание. Я дал слово фараону.
– Тебе остается слишком мало времени для действия.
– С началом паводка Рамсес отречется. Его восстановление будет уже невозможно.
– Твое поведение становится пагубным! До настоящего момента ты, безусловно, был прав, не признавая ни тех, ни других. Сейчас собери всех, кому ты доверяешь, открой им силу этого оружия и истинные причины недееспособности Рамсеса. Вместе мы отразим удар.
– Я должен посоветоваться с фараоном; только он может позволить мне ответить на твое предложение. Вы высадитесь в Мемфисе, а я продолжу путь до Пер-Рамсеса.
* * *
Нефрет положила лотосы, васильки и лилии на жертвенник небольшого храма, открытого для живущих в этом мире, здесь она могла общаться с душой Беранира, чье тело покоилось в саркофаге, в недрах матери-земли. Через прорезь в стене гробницы она созерцала статую убитого учителя.
Темнота ей показалась не такой глубокой как обычно. Нефрет почувствовала, что проницательный взгляд Беранира остановился на ней. Это были уже глаза не умершего, но живущего, вернувшегося из иного мира, чтобы передать ей послание, находящегося по ту сторону человеческих слов и мыслей.
Она была потрясена и постаралась избавиться от всего ненужного с тем, чтобы принять в свое сердце неизреченную истину. И Беранир заговорил с ней, как и когда-то, своим суровым, хорошо поставленным голосом. Он напомнил о свете, которым питаются праведники, описал красоту их царства, где мысль парила среди звезд.
Когда голос Беранира затих, молодая женщина поняла, что он указал дорогу, по которой должен двигаться визирь. Победа зла не была неизбежна.
Выходя из необъятного края погребений в Саккаре, Нефрет столкнулась с бальзамировщиком Джуи. Бледный, с длинными тонкими руками и ногами, он шел в свою мастерскую.
– Я занимался погребением Беранира, как вы и хотели.
– Спасибо, Джуи.
– Вы кажетесь очень взволнованной.
– Это ничего.
– Не хотите ли воды?
– Нет, мне нужно быть в лечебнице. До скорой встречи.
Усталым шагом бальзамировщик побрел под неумолимым солнцем в направлении дома со множеством маленьких окошек. Около стен выстроилось множество саркофагов самого разного качества. Мастерская располагалась в уединении, вдали виднелись пирамиды и гробницы. Каменистый холм заслонял зелень на окраине пустыни.
Джуи толкнул дверь, открывшуюся со скрипом, надел фартук из козьей кожи, покрытый коричневатыми пятнами, осмотрел потухшим взором только что доставленный ему труп. За бальзамировку этого тела ему заплатили по второй категории, что требовало использования умащений и мазей. Уставший бальзамировщик вооружился железным крюком, с помощью которого извлекал через ноздри мозг умершего.