Утоли моя печали - читать онлайн книгу. Автор: Борис Васильев cтр.№ 68

– Вы простите меня за давешнее…

– Ты права, Грапа, совершенно права. Мы – бесчувственные скоты, здоровые бесчувственные скоты. Как?..

– Уснула.

– Так ничего и не сказала?

– Сказала.

– Что?..

Грапа помолчала. Уж очень не хотелось ей говорить.

– Что, Грапа? Скажи.

– «За что они так?»

– И Ваня те же слова… – вздохнула Варя. – Те же самые, слово в слово.

– Иван Иванович приехал? – спросила Грапа. – Обождите, обождите, Варвара Ивановна, Наденька в больнице вспоминала о нем. Рождество вспоминала…

И бросилась наверх, шагая через две ступеньки.

Варя ждала ее, нервно прохаживаясь. Зачем ждала, и сама не понимала, и прождала бы Бог весть сколько времени, но заглянул Евстафий Селиверстович:

– Младшие Олексины пожаловали, Варвара Ивановна.

Так он всегда называл семью капитана Николая. Следовало встретить, деликатно намекнуть Анне Михайловне, чтобы не говорила слишком громко и вообще… И Варя вышла к ним.

– Она призрака боится, – убежденно сказала Анна Михайловна, когда Варвара объяснила непонятное поведение больной.

– Чего боится?..

Варвара с трудом сдержалась: очередная глупость уже вылезла, причем на редкость не к месту. Господи, что эта гарнизонная дама еще ляпнет?..

– Фенички боится, понимаете? Она для нее здесь живет.

– Феничка умерла, – резко сказала Варя.

– Нет, Варвара Ивановна, – Анна Михайловна улыбнулась, как, вероятно, улыбалась своим девочкам. – Чтобы согласиться, что кто-то умер, надо его похоронить. Чувства наши так устроены, мне мамочка рассказывала.

Брат с сестрой переглянулись.

– А ведь и верно, Наденька Феничку мертвой не видела, – удивленно сказал Николай. – Ай да Аничка… А у Наденьки все чувства обострены особо. А мы – обормоты.

– Ее нельзя сейчас одну оставлять. С ней говорить нужно. Чтоб думам ее мешать.

Варя неожиданно шагнула к Анне Михайловне, обняла, поцеловала, впервые сказав просто и – по-родственному:

– Спасибо, Аничка.

2

– Что-то господин Вологодов сегодня не появился, – сказал вдруг, перебив негромкий общий разговор, Василий.

Он думал о чем-то своем. Но думал все время, почему иногда и произносил фразы, непонятные для окружающих.

– Служебные дела, – рассеянно пояснил Хомяков.

Варвара улыбнулась:

– Викентий Корнелиевич на редкость деликатный человек. Сегодня – день маминой памяти, день – для родных. Вот он и сослался на службу. Кстати, панихида – в двенадцать, пора одеваться. – Она встала, вздохнула неожиданно: – А Грапы все нет…

Потом поехали на панихиду, отстояли ее, поставили свечки от себя и от Наденьки. А когда выходили из храма, Варя вдруг вспомнила, что ни разу не подумала о маменьке во время всего богослужения. Вспомнила со стыдом и болью и даже прошептала про себя: «Прости меня, маменька, прости, но ты же все понимаешь…. «

Дома уже ожидал обед, но едва успели поднять поминальную, как в столовую бесшумно вошел Зализо. Нагнулся к Варе:

– Грапа спрашивает, когда велите прийти.

Варвара тотчас же поднялась из-за стола:

– Простите, господа.

Грапа ожидала в холле у лестницы, ведущей в комнаты Наденьки. Точно и сейчас охраняла ее.

– Заговорила она. Чуть-чуть, но заговорила.

– Господи!.. – Варя перекрестилась.

– Я ей про Рождество, про Ивана Ивановича. А она вдруг спрашивает: «Аверьян Леонидович приехал?» «Приехал», – говорю. А она: «Я сейчас – Маша с бомбой».

– Маша с бомбой?

– Так сказала.

– Почему же так сказала?

– Не знаю, Варвара. Ивановна. – Грапа удивленно пожала плечами. – Но в больнице и такого не было.

– Да?..

– То есть совсем без интересов. «Да – нет», вот и вся беседа. А тут – разговор целый! Потому вас и потревожила.

– И очень правильно сделала, спасибо тебе.

– Задремала она, я и спустилась. Когда проснется, я вам скажу, если что новенькое замечу.

Грапа стала подниматься по лестнице, а Варвара тотчас же поспешила в столовую.

– Наденька разговаривала! – с торжеством объявила она. – Вами интересовалась, Аверьян Леонидович. И Машей.

– Мной и Машей? – Беневоленский был очень удивлен.

– Прав был Викентий Корнелиевич, сердце у него – вещун, – взволнованно объявил Роман Трифонович. – И ты, Коля, прав. И… и все мы правы, что вытащили ее из больницы. Она здесь скорее окрепнет, оглядится…

– И вспомнит о своей горничной, – вздохнул Василий. – Разбередит душу свою.

– Да. – Иван грустно покачал головой. – Только не горничной она была для Наденьки, она ее подружкой была. Помнишь елку в Высоком, Аверьян, Рождество…

– Гадания их, – напомнил Беневоленский. – Подруга, конечно, девичья подружка. Но Наденька почему-то вспомнила о Маше. О Маше и обо мне…

– Знаете… – вдруг робко сказала Анна Михайловна. – Извиняюсь, конечно, только подумала я, что отвлекать ее надо. Все время отвлекать. Ну, как с детьми, понимаете? Ребенок к ножницам тянется, а вы ему вместо ножниц – погремушку. Погремит она, дитя заслушается и про ножницы забудет.

– Наденька – не ребенок, – с досадой заметил Николай. – У тебя все примеры – из детской.

– Это и хорошо, – одобрил Василий. – У дитяти душа чистая, ничем еще не замутненная. Божья естественная душа.

– А у Надюши – Божья замутненная, – проворчал Хомяков. – Интересы что ростки в марте. Один чудом прорвался, а как все обрадовались? Как знамению.

– Не согласен я с тобою, Роман. – Иван вздохнул, отрицательно покачав головой. – А с Васей – согласен.

– Как именно Наденька вспомнила о Маше? – неожиданно, почти докторским тоном спросил Беневоленский.

– Как вспомнила? – Варя на секунду задумалась, припоминая, что говорила Грана. – Она сказала: «Я сейчас – Маша с бомбой». Да, да, так и сказала.

– Маша с бомбой…

Аверьян Леонидович до сей поры в разговоре не участвовал. Нехотя ел, нехотя пил и все время о чем-то напряженно думал, сведя брови на переносице. А после ответа Вари вдруг отложил салфетку и решительно поднялся из-за стола.

– Извините, господа. – Он помолчал, будто еще раз проверял уже принятое решение. – Я должен… Нет, я обязан, как врач обязан поговорить с больной.