Проклятие любви - читать онлайн книгу. Автор: Паулина Гейдж cтр.№ 11

Она поднялась, и в зале снова стало тихо.

– Мне бы не хотелось прибегать к наказанию, Ситамон, поэтому запасись терпением. Нефертити будет великой супругой, но не исключено, что ты станешь второй женой.

– Я уже и так вторая жена одного фараона и не желаю провести остаток жизни будучи второй женой другого. Я заслужила положение великой супруги. И не думай, что ты можешь отравить меня в гареме, как ты поступила с царевной Небет-нух, мама. Мою еду всегда пробует служанка.

Тейе вцепилась в упругое голое плечико Ситамон.

– Я была ребенком и действовала под влиянием беспричинного детского страха, – в ярости прошипела она. – А ты, Ситамон, слишком опытна в житейских делах, чтобы воспринимать нынешнюю ситуацию с подобной наивностью. А теперь иди спать. Вестник! Если Тиа-ха не слишком пьяна, пусть выйдет со мной в сад. Хочу поплавать. Спи спокойно, детка.

Не оглянувшись на море склоненных голов, она покинула залу. Когда привратники закрывали за ней задние двери, она услышала, как щелкнула метелка. Мутноджимет и один из карликов взвыл от боли. Другой в это время пьяно хохотал, притоптывая в такт музыке.

Тейе внезапно проснулась среди ночи, взмокшая от пота. У ложа дрожало затухающее пламя ночника, Пиха почтительно прикоснулась к ее волосам.

– Херуф ожидает за дверью, – прошептала служанка. – Гор послал за тобой, моя госпожа.

Постанывая, Тейе спустила ноги на пол, машинально потянулась за чашей холодной воды, всегда стоявшей на ночном столике. Пиха подала ей халат и расчесала слипшиеся каштановые локоны.

– Мне снилась луна, отраженная в водах Ахмина, – сонно пробормотала она. – Эйе был мальчиком, а наш отец стоял в лодке, держа костяную палицу. Что бы мог означать этот сон, Пиха?

– Не знаю, моя госпожа. Хочешь, я омою тебя?

– Нет, я слишком устала. Наверно, выпила много вина. Дождись меня. Подними занавеси на окнах, здесь слишком душно.

Когда она вышла, Херуф молча поклонился, а стражники гарема выстроились впереди и позади нее. Они в молчании миновали пустынные коридоры, потом сад Тейе и через калитку в стене вошли во владения фараона. По мере приближения к саду гарема Тейе, совершенно бесшумно ступавшая по упругой траве, стала различать за стеной тихие шорохи, они то делались громче, то затихали, и печально звенела арфа. Взглянув вверх на крышу здания, она смутно различила какие-то бугорки и движущиеся тени: в жаркие ночи женщины гарема вытаскивали свои подушки на крышу, куда долетало слабое дуновение северного ветерка. Внизу виднелись цветочные клумбы и лужайки, пальмовые рощицы, расступавшиеся перед вымощенными ступенями причала, за которым быстро бежала река; ее журчание было монотонным, усыпляющим, она плескалась в заводях, вдруг замедляя течение и ластясь к берегу под громкое кваканье лягушек. Ночной воздух был сырым и более прохладным, чем днем; Тейе старалась дышать полной грудью; когда она повернула к дворцу, последняя сонливость слетела с нее.

Внутри сумрачного лабиринта «Величия Атона» – личных покоев фараона – еще висело знойное дыхание Ра, зловонное и безжалостное. Ее эскорт остановился. Стражники открыли двери, вестник объявил о ее прибытии, и она вошла в опочивальню фараона.

Он лежал, обложенный подушками, рот его был полуоткрыт, отекшие глаза болезненно щурились даже от того тусклого света, что давали несколько расставленных вокруг него алебастровых ламп. Мошкара, жужжа, роилась над нагим телом, покрытым испариной, но он, казалось, не замечал этого. Рядом стоял распечатанный кувшин с вином, туг же валялась сломанная и раскрошенная печать, на полу стояла пустая чаша. Тейе подбежала к ложу и поклонилась.

– Где твой носитель метелки, Гор? – спросила она с тревогой, вытаскивая метелку из-под простыней и начиная осторожно разгонять мошкару.

Он улыбнулся и пошевельнулся при легком касании конского волоса, мошкара взвилась злобным облаком.

– Мог ли я лишить насекомых Египта права отпраздновать уход их бога? – шутливо отозвался он хриплым голосом. – Они такие же хищные и ненасытные, как и прочие мои подданные. Правда, моя Тейе, я не замечал их. Я отослал слуг несколько часов назад. Меня раздражают даже их шаги.

– Я прикажу принести воду, свежее белье и, может быть, фрукты? – Она оглядела комнату, но мальчика нигде не было видно.

– Нет. Прежде чем ты уйдешь… – оборвал он ее, не дав договорить, и вздохнул.

Тейе ждала, что он скажет, для чего посылал за ней. Через некоторое время он перевернулся на живот, зарывшись своей бритой головой в подушки.

– Тут масло на блюде, где-то на столе, – сказал он глухо. – Сделай мне массаж, Тейе. Не могу сегодня выносить прикосновения раба.

Повинуясь, она сняла кольца, скинула халат, взяла блюдо, взобралась на ложе и встала на колени рядом с ним. Налив немного масла на ладонь, она размазала его по широкой спине и принялась втирать в податливую плоть, разминая и поглаживая, ощущая под пальцами сведенные болью мышцы. Долгое время тишину нарушало только тяжелое дыхание фараона. Тейе вдыхала сладковатый, густой аромат масла, возвращавший ей память о тех ночах, которые прошлое уже забальзамировало, и, будто читая ее мысли, он сказал:

– Никто еще не делал этого так, как ты, Тейе. Помнишь наш первый год, когда я посылал за тобой каждую ночь? Сегодня воспоминания о тех временах переполняют меня. На некоторое время я забыл о тебе, твое тело перестало удивлять меня, и я обратился к другим, но сейчас я снова страстно желаю тебя.

Его слова озадачили и растрогали ее. Хотя спина начала болеть, а запястья ныли, она продолжала скользить руками вверх к его массивным плечам, потом вниз по позвоночнику, она смотрела на поблескивающее теплое тело, на такие знакомые, четкие линии.

– Малышка царевна сделала все, чтобы угодить мне, – продолжил он, помолчав немного, и при звуке странных, заискивающих интонаций в его голосе сердце Тейе забилось сильнее. – Она пленительно танцевала для меня без одежды, на ней были только драгоценные украшения. Она пела для меня песни своей страны. Она целовала и ласкала меня, а потом ушла, унося лишь пустоту в своем лоне и басню о моем бессилии, чтобы разнести ее по всему гарему. Я пытался взять ее, но сегодня я, как Осирис, изувечен и разрублен на куски. Ее молодость и невинность не возбудили меня. И от внезапного страха меня прошиб пот.

Он, кряхтя, приподнялся и взглянул ей в лицо. В темных глазах мужа она прочла то, чего никогда не видела прежде: беззащитность жертвенного зверя, добивающегося ее благосклонности. Осознание своей власти над ним на секунду захлестнуло ее горячей волной, но скоро отступило, оставляя после себя только боль сострадания.

– Она воспитывалась в царской семье, – мягко ответила Тейе. – Она должна знать, что в гареме существуют негласные правила. Здесь нельзя безнаказанно болтать обо всем, что взбредет в голову, и она будет придерживаться этих правил. Хочешь, я разыщу мальчишку?

В его глазах вспыхнула сардоническая усмешка.