Искушение богини - читать онлайн книгу. Автор: Паулина Гейдж cтр.№ 80

Но она перебила его:

– Нет, не достаточно! Мне нужно, чтобы рядом со мной постоянно был крепкий человек, у которого царскую печать можно вырвать не иначе как силой. Фараону печать не нужна, зато она понадобится мне. Согласен ли ты носить ее у себя на поясе, Нехези, и быть постоянно при мне? При этом ты сможешь исполнять и свои обязанности генерала; кроме того, я подумываю назначить тебя командиром телохранителей его величества. Телохранителя лучше тебя и не придумаешь.

Он коротко кивнул, без всяких расспросов принимая ее веру в него. Когда Нехези ушел, она почувствовала удовлетворение, понимая, что сделала правильный выбор.

Они добрались до реки, где она наконец выкупалась. Но мешкать времени не было, ибо Асуан лежал всего в одном переходе от них и гонцы с вестью о победе уже отбыли туда.

Хатшепсут открыла свой походный сундучок слоновой кости и вынула оттуда парик, корону и позолоченные браслеты, а когда войско выстроилось для триумфального марша, заняла подобающее ей место впереди, и ее начищенная до блеска колесница двинулась вслед за знаменосцами.

Они вошли в Асуан, медленно пройдя через толпу плачущих и смеющихся обитателей города, которые забрасывали их цветами и выбегали вперед, чтобы угостить вином и сладостями. Тутмос ждал войско у ворот, сидя на троне в парадном облачении. Хатшепсут поприветствовала его и заняла свое место рядом с ним, а генералы подходили один за другим, клали свои жезлы власти на землю, целовали раскрашенные ноги фараона и получали из его рук награду.

Нубийский вождь подошел последним, крепко связанный снятыми с убитой лошади поводьями; он тащился, шатаясь от изнеможения, ибо весь поход шедшие сзади солдаты стегали его кнутом, и теперь над его исполосованной шрамами, окровавленной спиной кружили мухи. Нехези подвел его к фараону и грубо толкнул на землю; вождь, не в силах удержать равновесие, упал ничком. Тутмос вытянул украшенную драгоценностями ногу и поставил ему на шею, а толпа, почуяв кровь, одобрительно взревела.

Пен-Нехеб изложил события последних недель, и все слушали; Тутмос улыбался и восторженно кивал, а когда рассказ старого воина подошел к концу, встал и победоносно воздел сияющие золотом плеть и крюк над головой.

– Так погибнет всякий враг Египта! – воскликнул он, и солдаты вторили ему, стуча древками копий по каменным плитам двора. – Все слышали о том, Как пал мой брат, благородный Ваджмос, и как он был отмщен. Так давайте же возблагодарим Амона и отведем эту жертву в храм в Фивах, чтобы бог убедился, что мы вознаградили его доверие!

Нубийца рывком поставили на ноги и увели, а Тутмос и Хатшепсут бок о бок прошли в пиршественный зал, где их и всех офицеров войска перед маршем на Фивы уже ждал пир.

– Ну как, очень было трудно? – наконец решился спросить Тутмос, который с завистливым благоговением разглядывал ее бархатистую кожу, от загара ставшую почти такой же черной, как у нубийца, ее руки и ноги, окрепшие и налитые новой силой.

Она снисходительно улыбнулась ему.

– И да и нет, – ответила она, когда они прошли мимо Тутмоса I и под его грозным взором свернули в зал. – Я более чем сожалею о смерти Ваджмоса, и в то же время я рада, что мне представилась возможность так хорошо узнать своих солдат, а им – меня.

Тутмос имел в виду совсем другое, и Хатшепсут это знала, но все же продолжала дразнить его, улыбаясь своей загадочной улыбкой, которая доводила его до бешенства. Он пожал плечами и сел, нетерпеливо дожидаясь, когда в зал один за другим войдут генералы и можно будет хлопнуть в ладоши и объявить о начале пира.

Хатшепсут просто невозможна. Пока ее не было, фараон представлял себе, как она, дрожа и заливаясь слезами, вернется к нему за утешением, но вот она появилась, здоровая и веселая, как молодая газель, нуждающаяся в поддержке не больше, чем камни его храма. Между бесконечными переменами блюд она успевала поговорить с офицерами, которые сидели ниже, и в их ответах чувствовались уважение и любовь, а она смеялась и шутила с ними как с родными. Тутмос нанял для ее развлечения целых три труппы музыкантов, приказал доставить из Фив четыре воза лотосов для услаждения ее обоняния. А она плакала, но не от восхищения красотой танца, а над новой песней Ипуки, сложенной, чтобы обессмертить воинов, павших в пустыне. И хотя она брала цветочные бутоны в руки и подносила их к лицу, чтобы насладиться ароматом, ей даже не пришло в голову поблагодарить его за заботу. Ему захотелось уйти от нее навсегда и встречаться только во время официальных церемоний, пусть сидит в своем дворце со своими чиновниками. Но, глядя в эти живые глаза и на изящные движения проворных, точно ртуть, рук, фараон понимал, что, хотя Хатшепсут и бесит его, он, как и все мужчины вокруг, от простого солдата до знатнейшего аристократа, безнадежно в нее влюблен.

Вдруг Хатшепсут повернулась, взяла мужа за руку и улыбнулась, глядя ему прямо в глаза.

– Как здесь хорошо, – сказала она. – Теперь я знаю, что чувствует солдат, уцелевший в бою и снова вернувшийся домой.

– Вот и хорошо, – сказал он неуклюже. – Я скучал по тебе, Хатшепсет.

Он вовсе не собирался этого говорить и, раздосадованный на самого себя, отвернулся и поднял кубок с вином.

– И я по тебе тоже, – ответила она беспечно. – А это что такое?

Какой-то человек с барабаном вошел в зал и раскланивался перед пирующими. Он был наг, если не считать набедренной повязки и повязанной вокруг лба голубой ленты, концы которой касались плеч. Позади него стояла женщина, при виде которой Тутмос удовлетворенно вздохнул и откинулся на подушки.

Когда она простерлась перед ним ниц, он пояснил Хатшепсут:

– Это моя новая танцовщица, Асет. Она живет в доме здешнего губернатора, но я подумываю о том, чтобы взять ее с собой в Фивы, в мой гарем. Я очень ею доволен.

– Ни одной хорошенькой не пропустишь! – шутливо пожурила его Хатшепсут, но сама окинула женщину внимательным взглядом, когда та одним скользящим движением поднялась с пола и замерла в ожидании музыки, пока ее сопровождающий усаживался, скрестив ноги, и пристраивал на коленях барабан. Она оказалась высокой и длинноногой, ничуть не похожей на тех пышнотелых хихикающих служанок, которых Тутмос любил затаскивать в свою постель. Пока Асет ждала, слегка согнув в колене одну длинную изящную ногу, Хатшепсут охватила неприятная дрожь, словно она откинула покрывало и увидела под ним свернувшуюся змею.

У Асет были узкие бедра, тонкая длинная талия, маленькие упругие груди с большими сосками. Ее головка в ореоле черных волос, волнами спускавшихся до самых ягодиц, тоже казалась маленькой, и всякому, кто на нее смотрел, танцовщица напоминала кошку, готовую то ли потянуться, то ли прыгнуть.

Музыкант начал выбивать медленный ритм, и женщина, подняв руки, повернулась к ним лицом и встала на носки. Хатшепсут была разочарована. Нельзя сказать, чтобы девушка оказалась страшненькой. Ее лицо было правильной формы, нежно очерченное, брови прямые, широкий лоб в золотых блестках, но губы, даже приоткрытые в экстазе танца, узкие и несоблазнительные. Скулы были высокие, но «глаза посажены слишком близко, и от Хатшепсут не укрылось, как они внезапно сузились, когда танцовщица окинула ее быстрым внимательным взглядом. Долю секунды Хатшепсут с высокомерным вызовом глядела на нее.