См. статью "Любовь" - читать онлайн книгу. Автор: Давид Гроссман cтр.№ 167

Вассерман:

— Ухватился, бандит, за мою бедную шею и принялся молотить куда ни попадя, с размаху бил, со всей силы, а я не проронил ни звука, но умалил сколько мог свою фигуру, сжался в комок и пожелал себе кончины, потому что таким путем, путем рукоприкладства, не пытались еще прикончить меня никогда, всегда только издали, не прикасаясь.

Тут Найгель ни с того ни с сего рухнул вдруг навзничь на пол, полежал минуту возле Вассермана, который уже едва дышал и лишь бессильно постанывал, потом с трудом поднялся, умыл лицо и подал еврею мокрую тряпку, встряхнул его и велел обтереться.

Вассерман:

— Мантия моя шайсмайстера была вся в крови, скулы сводило от боли, во рту саднило. Дотронулся я кончиком языка до зубов, и три тут же вывалились на пол. Ладно, Бог с ними: меньше придется платить доктору Бломбергу.

— совесть.

1. См. статью нравственность.

2. Когда в беседе с Вассерманом Найгель заявил, что «совесть — это еврейская выдумка, вредное и никчемное изобретение, даже фюрер сказал об этом в своей речи», еврей тотчас откликнулся:

— В самом деле так, большая это ответственность (см. статью ответственность), тяжкая, невыносимая ноша, и мы не забываем об этом никогда, никогда не забываем… Иногда оставались мы единственными, последними во Вселенной, кто помнил и разумел, что это за птица — совесть, иногда были такими одинокими — мы и Он, такими покинутыми и заброшенными, что впору позабыть и перепутать, кто тут задумал и сотворил и кто сотворен и выдуман…

Примечание редакции: К толкованиям Вассермана следует относиться с известным снисхождением. Понятно, что невозможно ожидать от такого еврея, который всю жизнь «обречен» неукоснительно соблюдать категорические этические и нравственные постулаты (в основном потому, что его не снабдили никаким иным «оружием»), — невозможно ожидать, чтобы он понял всю сложность и запутанность, всю многоплановость понятия совести. Необходимо помнить, что созданию слабому, лишенному средств обороны и возможности применять силу, доступен лишь единственный способ существования: он вынужден каким-то образом реагировать на ситуации, создаваемые другими. Ему никогда не приходится стоять перед жестокой и столь частой необходимостью выбора между двумя равно справедливыми и несправедливыми вариантами действия. Когда ты наделен силой, твоя сила требует применения, и таким образом создаются сложные ситуации, в которых нередко ты должен избрать один из двух относительных и несовершенных видов справедливости — то есть неизбежно причинить большее или меньшее зло.

— бунт, мятеж, восстание, выступление против властей.

В лагере Найгеля имело место только одно восстание. Один-единственный бунтарь не пожелал покориться своей участи. Это случилось в ранний утренний час, в то время, когда Вассерман ковырялся в своем огороде. Как раз прибыл новый транспорт из Варшавы, и обнаженные люди уже бежали по шлауху. Все было, как обычно. В те дни транспорты прибывали уже шесть раз в сутки — четыре раза днем и два раза ночью. Но в данном случае произошло что-то из ряда вон выходящее: молодой мужчина, достаточно жалкий на вид, напал на одного из украинцев и выхватил у него из рук оружие. Со страшным шумом он принялся стрелять и убивать, а потом бросился бежать, ничего не видя перед собой, как раз по направлению к Вассерману. От страха глаза его вылезли из орбит и походили на глаза краба. Только через несколько секунд украинцы пришли в себя и открыли ответный огонь. Поднялась страшная паника. Насмерть перепуганные евреи в ужасе разбегались во все стороны и падали под пулями. Услышав стрельбу и крики, Найгель выскочил из своего барака, сжимая в руке уже известный Вассерману пистолет.

Примечание редакции: Следует отметить, что все это произошло как раз после той ночи, когда они беседовали на тему ответственности (см. статью ответственность), выбора (см. статью выбор) и принятия решений (см. статью решение) и Найгель пообещал Вассерману, что всякий раз, когда он будет стоять перед необходимостью убить человека, не ограничится принципиальным решением, принятым десять лет назад, а попробует сформулировать его для себя заново. По утверждению Найгеля, это могло только «укрепить его веру в фюрера и необходимость подобных действий».

События развивались так: Найгель выскочил из своего барака и едва не столкнулся с молодым евреем, судорожно сжимавшим в руках винтовку. Найгель одним ударом ноги вышиб у него из рук оружие. В эту минуту Штауке (см. статью Штауке) вышел из «лазарета», где собственноручно ликвидировал стариков, инвалидов и детей, прибывших с последним транспортом. На шлаухе установилась теперь мертвая тишина. Десятки убитых и раненых валялись на земле. Возмутитель спокойствия стоял на коленях с низко опущенной головой и с трудом дышал, как загнанный зверь. Тощие его ребра стремительно вздымались и опадали. Струя жидкого кала вырвалась из заднего прохода в результате овладевшего несчастным неописуемого страха. Найгель направил на него свой пистолет. Он делал это не спеша, чтобы все успели увидеть, оценить и сделать для себя соответствующие выводы. Он обвел взглядом всех присутствующих. На одну секунду глаза его встретились с метавшими молнии глазами стоявшего неподалеку Вассермана. Они что-то кричали ему, эти глаза, о чем-то напоминали, чего-то требовали от него.

Вассерман:

— За одну секунду перескочил Найгель через два пункта. Скажи, что такое секунда? Даже всех перьев и всех чернильных рек и тому подобного не хватит, чтобы описать историю одной этой секунды. Поэтому перескажу вкратце только самую сущность: Найгель выстрелил раз, и еще раз, и десять раз подряд. Всю обойму всадил в тело невинного юноши. И продолжал нажимать на курок, хотя в этом уже не было никакой надобности и никакого смысла. Потому что не на этого жалкого еврея гневался Найгель, а на самого себя. А может быть, на меня. Против собственной воли выполнил данное мне обещание. Возможно, если б не стоял я там в тот миг, не вспомнил бы о своих словах, но глаза мои приказали ему, и он покорился. На долю секунды, на крошечный осколок мгновения вспыхнуло у него ничтожное сомнение, и чуть-чуть замешкался перед тем, как выстрелить. Все это видели, все: Штауке, украинцы, все!

Совершив казнь, Найгель тотчас повернулся и зашагал обратно в свою берлогу. С силой захлопнул за собой дверь. Можно только догадываться о том ужасе, который он пережил, — как человек, в котором жил естественный врожденный талант и внезапно пропал, как пловец, который в открытом море обнаружил вдруг, что у него исчезли необходимые навыки и он не в состоянии вспомнить, что должен делать со своими руками и ногами. Украинцы не мешкая принялись расстреливать евреев, оставшихся в живых. В Вассермана тоже ударили две пули, но не сумели причинить ему никакого вреда. Он сидел на грядке, вжав голову в плечи и подняв насколько только возможно свой горб. Через десять минут все стихло. «Синих» направили убрать трупы. В тот вечер Найгель не пригласил к себе Вассермана рассказывать ему историю Сынов сердца.