Горы, моря и гиганты - читать онлайн книгу. Автор: Альфред Деблин cтр.№ 7

«Словно бурное море, колебалась земля. Горы обрушивались. Деревья падали, как колосья под серпом жнеца».

Торжественный тон этих строк обусловлен не столько тем, что сам автор взбудоражен одолевающими его небывалыми видениями, сколько желанием взбудоражить читателей. Причем взбудоражить вовсе не для того, чтобы поколебать их расхожие представления. Потому что: то, о чем здесь рассказывается, и сам способ, само как рассказывания только прикидываются чем-то экстраординарным. На самом деле эти события, ощущения, мнения целиком и полностью остаются в рамках допустимой в обществе нормы. Они только в языковом плане приукрашены и раздуты, чтобы читатель получил новые — но безвредные — возбуждающие средства. В целом можно сказать, что этот автор, злоупотребляющий несобственно-прямой речью, становится чревовещателем жадной до сенсаций, но нерешительной и инертной публики. По стилю, мировоззрению и кругу своих интересов он мало чем отличается от репортеров современной бульварной прессы: в центре внимания в том и другом случае оказываются захватывающие дух приключения интересных для публики персонажей, мужчин и женщин, готовых поставить на карту всё, лишь бы всё оставалось по-старому. Даже когда всплывают или гибнут целые континенты, эти персонажи не теряют уверенности в будущем, к которому упорно стремятся.

Картина похожей, тоже обусловленной техническими причинами природной катастрофы (обрушения лавовых потоков в исландские озера) в романе Дёблина показывает, что проза высокого напряжения, создаваемая этим автором, есть нечто противоположное прозе Доминика. Такая проза не повторяет, как шарманка, давно известный мотив. Но мчится вперед, увлекая беззащитного читателя за собой, — куда-то в чудовищное, пугающе-необозримое. Туда, где испытанные ориентиры и правила цивилизованной повседневности уже ничем не помогут:

«В земной коре разверзлась трещина. Огненное море устремилось по ней в Мюватн, чтобы его иссушить. Из разреза в Земле изливались огненные потоки: расплавленное каменное содержимое ее нутра, а сверх того — горящая плоть растерзанных вулканов. С ревом прокладывали себе эти потоки путь по нагорью. На юге еще стояли — качающиеся, озаренные пламенем — стены вулканов, расколотые и искалеченные. Они крошились осыпались падали в горячую всасывающую жижу. На юге один огненный поток добрался до подножья могучей горы Бла-фйоль. В черном Мюватне ворочался еще один: спустился до самого дна, полз по нему, но иссушить озеро не мог. Этот дракон хватал воду зубами, заглатывал. Она закипала у него на спине, испарялась. Он же метался по дну. Расшвыривал расчленял опалял огненным дыханием все, что преграждало ему путь. Кроваво-красным было его змеиное тело. Он прорвался-таки через все озеро на южный берег».

Дёблин — поскольку хочет, чтобы его поняли — тоже не может изображать небывалые события иначе как апеллируя к образам из мира наших переживаний. В данном случае (и во многих других) он предпочитает образы хищных зверей. Огненный поток с «кроваво-красным змеиным телом» рычит, сминает все на своем пути, ворочается с боку на бок, «хватает воду зубами» и «заглатывает» ее. Дёблиновские образы — в отличие от тех, с которыми мы сталкиваемся у Доминика — хоть и уменьшают масштаб происходящего (чего избежать невозможно), но, тем не менее, не умаляют его. Они ему соответствуют, причем сразу в нескольких смыслах. Во-первых, эти образы помогают нам ощутить природу, поскольку сами заимствованы у природы. Во-вторых, они позволяют почувствовать опасную непредсказуемость исландской авантюры. И, в-третьих, они отражают динамический характер происходящего — катастрофы действительно слишком мощной, чтобы мы могли воспринять ее непосредственно.

Если Доминик, настроенный реакционно, спешит — в стилистическом смысле — проскочить мимо некоторых трудных моментов, о которых он повествует, то Дёблин описывает такие моменты еще более обстоятельно. Он даже может себе позволить взвихрить свои словесные образы (и точно так же иногда поступает с разными частями речи, с частями предложений). У Дёблина перекрещиваются, перекрывают друг друга, переплетаются сравнения и метафоры, заимствованные из социологической, религиозной, психологической, технической, зоологической, минералогической сфер, — не искажая и не смазывая тех взаимосвязей, которые они должны продемонстрировать.

Ибо: тематика романа не только допускает подобные завихрения, но чуть ли не требует их.

В романе, как уже говорилось, разворачивается полная чудес и ужасов история о том, что человек творит с собой и с природой. И эта история у Дёблина представлена как не знающий ограничений процесс, который порой и в самом себе разрушает границы между массой и индивидом, человеком и животным, огнем и камнем, растением и машиной. Этот процесс не останавливается даже тогда, когда эгоистичное стремление к прогрессу, свойственное маленькой правящей элите, оборачивается губительным для природы и общества тотальным регрессом. Даже тогда, когда такое извращение исторического прогресса приводит к возрождению доисторических, предшествовавших появлению человека чудищ. Чудища — живые воплощения и распространители этой извращенной безудержности. Их отвратительно разрастающаяся плоть, их гибридные формы — возмездие за ошибки прогресса. Опустошая всё на своем пути, чудища невольно, но очень наглядно демонстрируют, как элементы хаоса в человеческом сообществе приводят к появлению хаотических элементов в целостной жизни природы и как природный хаос, нарастая, в свою очередь начинает способствовать нарастанию общественного хаоса. В книге по мере развития этого процесса все заметнее змеится, разбухает, расщепляется и сама речь, которая как бы выколдовывает его, делая зримым для нас:

«На западной окраине Гамбурга, у моря, чудовища опустошали целые районы города. Чрезвычайные меры, которые принимал сенат, не приносили пользы, а только усугубляли беду. Зажигательные снаряды, губительные лучи разрывали животных на части, но сами эти части еще какое-то время тащились вперед, разбрызгивая кровавую жижу (пока жизнь в них не прекращалась совсем); и, увлекая за собой других раненых существ, растаскивали их по улицам. Возникали отвратительные гибридные формы. Обгоревшие деревья, к верхушкам которых прилипли длинные космы волос, а над этими «султанами» дыбятся человечьи головы: мертвые жуткие лица размером с сарай, мужские и женские. Хвостовой плавник какого-нибудь морского чудища, случайно попав в пригород, собирал вокруг себя груды неодушевленных предметов: бороны телеги плуги доски. В эту перемещающуюся разбухающую курящуюся испарениями массу втягивались целые картофельные поля, бегущие собаки, люди. Она вырастала как на дрожжах, выше и выше; растекалась по пашням, расплавленной лавой катилась вперед, уничтожая все на своем пути. И повсюду из этой округлой, как тесто, массы торчали древесные стволы или отдельные листья величиной с сельский домик. Из этой темной, с просверками, субстанции торчали и человеческие руки-ноги, нередко — покрытые темной корой, с растопыренными, как у листьев, пальцами. Длинные гривы волос развевались над поверхностью тестообразного существа — дымящегося извивающегося слизня; волосы были свалявшимися, как войлок, с застрявшими в них потолочными балками и усиками растений. По впадинам и всхолмлениям этой катящейся массы еще передвигались повозки — запряженные лошадьми телеги, с которых соскакивали люди. Соскочившие с трудом отрывали ноги от вязкой жижи, но вскоре проваливались в нее, прилипали; лошади тоже останавливались, освободиться от упряжи они не могли; люди барахтались рядом. Лошади, обрызганные жижей, начинали расти — сперва только копыта, задние ноги; казалось, животные встают на дыбы, но на самом деле тела их растягивались. Исступленное ржание замолкало, вытаращенные глаза — налившиеся кровью шары — вваливались обратно в глазницы. Лошади сучили передними ногами. Были ли они уже деревьями? Питались ли теми листьями, кустиками, пучками травы, что торчали у них из пасти? Между лошадиными ребрами вдруг высовывался конец дышла».