«Я разглядывала белое знамя с черным орлом и курила сигарету. Случайно я прожгла в нем дыру. За это меня отдали под трибунал и приговорили к пожизненной каторге. От отчаяния я повесилась».
«Мы перебрасывались четырьмя мячами. В воздухе мячи окрашивались в разные цвета. Вдруг они превратились в человеческие головы, и они так на меня зыркнули, что мне стало страшно. Я испугалась и бросилась бежать. Но как я ни силилась, все равно не могла сдвинуться с места. Тогда я стала звать на помощь мамулю. Но крик застрял у меня в горле. Проснулась я вся в поту».
«Я шла по полю. Мы добрались до мельницы, вошли вовнутрь и попросили немного муки. Мельник оказался ужасно злой, он указал нам на дверь, и я так рассвирепела, что толкнула его прямо на мельничное колесо, и его разорвало в клочья».
«Мой муж все собирался уехать за границу. И вот он отправился в путь и взял меня с собой. На корабле я дивилась всему, что видела, и обо всем расспрашивала. Мои расспросы утомили Линка, и он выбросил меня за борт. Но кто-то это заметил и спас меня. Когда Линк меня снова увидел, ему это не понравилось; я ему надоела. Тут до меня дошло, что он нарочно взял меня с собой, чтобы от меня избавиться. Я его толкнула. Линк как-то неудачно упал в воду и больше не всплыл. Но я все равно вижу, как он ходит за мной».
«„Ты же мне давно обещал купить туфли, так сделай, как я прошу“. „Хорошо, куплю тебе деревянные башмаки. Для тебя сойдет“. Я сказала: нет уж, спасибо, тогда мне ничего не нужно. Как только я произнесла „спасибо“, он ударил меня по голове, так что у меня в глазах потемнело. Когда я пришла в себя, мы уже сидели в трамвае. Линк сказал: „Ну чего — угомонилась?“ Только тут я сообразила, что вообще произошло. Я просто не могла сдержаться. Когда мы выходили, я толкнула его под трамвай, и тот сразу его переехал, так что он лежал весь искромсанный в луже крови».
Когда Элли сидела в тюрьме, она часто видела во сне и в полудреме предметы и лица, которые разрастались до ужасных размеров. По ее словам, у нее от этого болели глаза; она так боялась что-нибудь выкинуть помимо своей воли, что у нее начинало колотиться сердце. Часто она ловила себя на том, что ходит во сне. Ей было страшно спать, она делала холодные обтирания. От этого ей становилось лучше; но она так и не смогла избавиться от дурных снов.
Ее подруге, Грете, по ночам тоже часто снился муж. Он надвигался на нее, угрожая кинжалом или топором. Она вся сжималась от дикого ужаса. Но бывали у нее и куда более беззаботные, приятные сны. Она бежала по зеленому лугу, заросшему цветами, порой видела во сне яркий снег, выгуливала свою собаку. Очень часто ей снилась мать, и тогда она начинала плакать во сне, так что соседке по камере приходилось ее будить. Ей снилось, что муж ругается с ее матерью. Снилась ей и фрау Линк, ее подруга Элли, которая стояла перед ней, плакала и говорила: «Линк снова меня избил».
Все эти события, арест, допросы, сильно взволновали Элли. Она не просто пришла в себя; судя по ее сновидениям, в ней произошли перемены. Только теперь она со всей ясностью увидела, что она совершила; только теперь убийство Линка стало для нее реальностью. Страсть уже не ослепляла ее, и в ней заговорили родственные чувства, семейные инстинкты, которые расшевелил арест и суд. Вот откуда хлынули мощные потоки коллективных чувств. Днем она казалась веселой и спокойной, но по ночам и во сне ее жгли изнутри неискоренимые обывательские чувства. Ее тянуло к родителям, к матери: она шла на зов своей мамули, но ее оттаскивали от окна в камере. Преступление — вот что разлучало ее с матерью.
Без устали она билась над непостижимым фактом: «Линк мертв, я его убила», и не знала, как с этим быть. В ее снах снова и снова происходило убийство, ей все время приходилось убивать, — к этому подталкивали ее семейные инстинкты, — и каждый раз она находила себе новые оправдания. Ее сны — это сплошная борьба; противостояние между изобличающими семейными инстинктами, которые стремились получить безграничную власть над Элли, и другими силами, действующими в столь же здоровом стремлении сдержать напор этой ужасной стихии, способной ее раздавить. Чтобы оправдать себя, она вообразила падение с обрыва в яму со львами. Элли показала, почему она отдала мужа на растерзание львам. Они шли вместе по лесу, как шли вместе и по жизни, по несчастной семейной жизни. Они подошли к ограде, дальше была запретная область, пропасть, насилие, ненависть, порок. Муж хотел сбросить ее туда; ему это не удалось; она спаслась. Он упал туда сам. Все по справедливости. Во сне она защищалась только от его порочности, но не от своей.
Во сне она изображала его жестокость; ярче всего в той сцене, где он схватил за ноги девочку, которая хотела с ним поздороваться, и ударил ее головой о край стола. Но тут она выразила и еще более сокровенное чувство. Она сама была этой маленькой девочкой, видела в Линке отца, искала в нем отцовские черты. Ей хотелось называть его отцом, выходить ему навстречу, как выходила во сне маленькая девочка. Но он страшно ее разочаровал. Он провинился перед ней. Он пытался ее убить, пытался убить ребенка, который жил в ее душе. Так втайне она взывала о помощи к родителям, призывала их в свидетели: они-то уж ее пожалеют. Ей снилось, как он выбросил ее за борт корабля, ударил по голове. Жизнь с Линком была для нее разочарованием: он обещал ей купить туфли, а вместо них предложил деревянные башмаки, да еще добавил, что для нее и это сойдет. В сцене со змеей, которая выползла из ведра и впилась ей в шею, угадываются отголоски его сексуальных домогательств.
А значение своего преступления она стремилась умалить; она, дескать, просто курила сигарету и по неосторожности прожгла дыру в белом знамени с черным орлом. Вот и все, в чем она провинилась перед законом.
Она не хотела думать об убийстве и Линке. Она мучилась от того, что ее преследовали мысли об убийстве, о нем, о том, кто уже был мертвецом. В зале повсюду лежали мертвецы и ей поручили их обмыть и обрядить. Она хотела отринуть их от себя, хотела убежать, но они ее не отпускали.
Зато уж садистические чувства, эта горячечная любовь пополам с ненавистью, которую он в ней пробудил, все еще не утихла и бушевала в ее снах с прежней силой. Этими узами она была еще связана с мертвецом. Как все переплелось у нее в голове: она хотела очиститься, стать ребенком, вернуться к родителям, и это желание порождало такие фантазии, а они, в свой черед, утоляли ее садистический голод. Ей было жутко, она пыталась вырваться, но тщетно. Совесть, как колючая проволока, преграждала ей путь к родителям, а оставаться там, где царила ненависть, она не хотела. Она металась, искала спасения в смерти; на помощь ей пришла надзирательница — рассекла ей тело ножом. Однажды во сне она повесилась. Совершила то, что много раз пытался сделать ее муж. В этом сновидении с флагом военно-морского флота она напрямую отождествила себя с мужем, который был на войне матросом, и наказала себя, разделив его участь.
Она вообще наказывала себя этими фантазиями. Она боялась их и осуждала себя на них.
Она выглядела и вела себя как безобидная, ни в чем не повинная, спокойная женщина. Но внутри у нее опять царил разлад, там шла напряженная борьба с силами, которые не пускали ее обратно к родителям.