Собор Святой Марии - читать онлайн книгу. Автор: Ильдефонсо Фальконес cтр.№ 92

Дети могли входить в комнату к Арнау только в том случае, если Хасдай проведывал больного сам и мог следить за тем, чтобы они не докучали ему. Однажды, когда Арнау уже начал подниматься с кровати и делать первые шаги, Хасдай пришел один. Это был высокий худой еврей с черными прямыми длинными волосами, пронизывающим взглядом и крючковатым носом. Он сел напротив него.

— Ты, наверное, знаешь. — глухо произнес он, — что твои священники запрещают христианам жить с евреями.

— Не беспокойся, Хасдай. Как только я смогу ходить…

— Нет, — перебил его еврей, — я не собирался просить, чтобы ты покинул мой дом. Ты спас моих детей от верной смерти, рискуя собственной жизнью. Поэтому все, что у меня есть, — твое. Я бесконечно тебе благодарен. Ты можешь оставаться в этом доме, сколько пожелаешь. Для моей семьи и для меня было бы большой честью, если бы ты остался с нами. Единственное, что я хотел, это предупредить тебя: если ты решишь остаться, мы сохраним все в тайне. Никто не узнает — я имею в виду всю еврейскую общину, — что ты живешь в моем доме; на этот счет можешь быть спокойным. Но я знаю, что принимать решение придется тебе. Я лишь еще раз повторю, что мы были бы очень польщены и счастливы, если бы ты остался с нами. Ты готов ответить мне?

— Кто-то же должен рассказать твоему сыну о сражениях?

Хасдай улыбнулся и протянул Арнау руку, которую тот пожал.

Кастелль-Росселльо был впечатляющей крепостью. Маленький Юсеф сидел напротив Арнау на земле в саду, за домом семьи Крескас. Скрестив ноги и широко открыв глаза, он с удовольствием слушал истории бастайша о войне, каждый раз испытывая беспокойство, когда речь шла об осаде и драках, и радостно улыбаясь, когда все заканчивалось победой.

— Защитники сражались храбро, — говорил Арнау, — но мы, солдаты короля Педро, превосходили их.

Как только Арнау заканчивал, Юсеф требовал, чтобы он переходил к какому-нибудь другому событию.

Арнау рассказывал ему и правдивые, и вымышленные истории. «Мы штурмовали всего лишь два замка, — собрался было признаться он, — все остальные дни, проведенные на войне, я вместе с товарищами занимался грабежами и уничтожением урожая… кроме фиговых деревьев». Но почему-то промолчал.

— Тебе нравятся фиги, Юсеф? — спросил он его однажды, вспоминая искривленные стволы, которые высились посреди всеобщего разрушения.

— Ну хватит, Юсеф, — сказал ему отец, заглянувший к ним в сад и услышавший, как настойчиво малыш просил, чтобы Арнау рассказал ему еще об одном сражении. — Иди спать. — Юсеф послушно попрощался с отцом и Арнау. — Почему ты спросил у ребенка, нравятся ли ему фиги?

— Это длинная история.

Не говоря ни слова, Хасдай сел напротив него. «Расскажи мне ее», — попросил он Арнау взглядом.

— Мы уничтожали все… — признался ему Арнау, кратко поведав о трагических событиях, — кроме фиговых деревьев. Нелепость, правда? Мы опустошали поля, и посреди сожженной нивы стояло одинокое фиговое дерево, которое смотрело на нас, как бы спрашивая, зачем мы это делаем?

Арнау погрузился в свои воспоминания, и Хасдай не решился перебивать его.

— Это была бессмысленная война, — добавил в конце бастайш.

— На следующий год, — задумчиво произнес Хасдай, — король взял Руссильон. Хайме Мальоркский стал перед ним на коленях с непокрытой головой и сдал свои войска. Возможно, первая война, в которой ты участвовал, послужила для…

— Для того чтобы убивать голодом крестьян и их детей, — перебил его Арнау. — Может быть, это делалось с целью, чтобы войска Хайме не смогли обеспечить себя съестными припасами, но почему должны были умирать простые люди? Поверь мне, мы всего лишь игрушки в руках знати. Все эти господа решают свои дела, не принимая во внимание, сколько смертей и нищеты они могут принести остальным.

Хасдай вздохнул.

— Если бы ты знал, Арнау… Мы ведь — собственность короля, мы его.

— Я пошел на войну сражаться, а закончил тем, что сжигал поля простых людей.

Оба мужчины задумались на некоторое время.

— Ладно! — воскликнул Арнау, прерывая молчание. — Теперь ты знаешь, при чем тут фиговые деревья.

Хасдай поднялся и, похлопав Арнау по плечу, пригласил его войти в дом.

— Посвежело, — сказал он, глядя на небо.

Когда Юсеф убегал, оставляя их вдвоем, Арнау и Рахиль обычно беседовали в маленьком саду семьи Крескас. Они не говорили о войне; Арнау рассказывал девочке о жизни бастайшей и о своей покровительнице Святой Марии.

— Мы не верим в Иисуса Христа как в мессию. Мессия еще не явился, и еврейский народ ожидает его пришествия, — сказала как-то Рахиль.

— Говорят, что вы его убили.

— Неправда! — возразила она, помрачнев. — Это нас всегда убивали и изгоняли отовсюду, где бы мы ни находились!

— Говорят, что на Пасху вы приносите в жертву христианского младенца и съедаете его сердце и органы, чтобы исполнить ваши обряды.

Рахиль отрицательно покачала головой.

— Какая глупость! Ты убедился в том, что мы не можем есть мясо, если оно не кошерное. И наша религия не позволяет нам употреблять кровь. Что нам делать с сердцем ребенка, его ручками или ножками? Ты уже познакомился с моим отцом и отцом Саула. Неужели ты думаешь, что они способны съесть ребенка?

Арнау вспомнил лицо Хасдая, его мудрые слова, вспомнил его благоразумие и нежность, сиявшую на лице, когда он смотрел на своих детей. Как такой человек мог съесть сердце ребенка?

— А хостия? — спросил он. — Говорят, что вы используете ее, чтобы мучить Иисуса Христа и возобновить его страдания.

Рахиль замахала руками.

— Мы, евреи, не верим в трансубс. — Девочка вскочила в нетерпении. Она всегда спотыкалась на этом слове, когда разговаривала с отцом. — Трансубстанциация [6] , — выпалила она на одном дыхании.

— Во что?

— В тран-суб-стан-ци-а-ци-ю. Для вас это означает, что Иисус Христос есть в хостии, что хостия на самом деле — тело Христово. Мы не верим в это. Для евреев ваша хостия — всего лишь кусок хлеба. Было бы довольно бессмысленно с нашей стороны мучить обыкновенный кусок хлеба.

— Значит, все, в чем вас обвиняют, неправда?

— Конечно.

Арнау хотелось верить Рахили. Девочка смотрела на него открытыми глазами, умоляя его выбросить из головы все предрассудки, с помощью которых христиане стремились ославить ее общину и верование евреев.

— Но ведь вы ростовщики. И вы не можете отрицать этого.

Рахиль собиралась ответить, но в этот момент раздался голос ее отца.

— Нет. Не только мы, — вмешался в разговор Хасдай Крескас, подходя к ним и присаживаясь рядом с дочерью. — По крайней мере, мы не такие, как об этом рассказывают. — Он посмотрел на Арнау, который молчал в ожидании объяснения. — Немногим более чем сто лет тому назад, в 1230 году, христиане тоже давали деньги в рост. Это делали как евреи, так и христиане, но декрет вашего Папы Григория IX запретил христианам давать деньги в рост, и с тех пор только евреи и некоторые другие общины, как, например, ломбардцы, продолжают заниматься ростовщичеством. В течение тысячи двухсот лет вы, христиане, давали деньги под проценты. Прошло немногим более ста лет, как вы не делаете этого в открытую, — Хасдай сделал ударение на последнем слове. — Вот и получается, что только евреи ростовщики.