Дева Баттермира - читать онлайн книгу. Автор: Мелвин Брэгг cтр.№ 117

Вордсворт чувствовал себя тесно связанным с Мэри и ее историей с самого начала.

В одних горах родившись и взрослея,

Мы — дети поколенья одного.

Разбить оковы прежней жизни смея,

От дома мы бежим, чтоб вволю на чужбинах

Нарциссы собирать на Кокера стремнинах.

Почти «родственные души»

Это случилось приблизительно в то время, когда Вор-дсворт принялся вновь обдумывать биографическую поэму «Прелюдия», поставив перед собой целью «развитие поэтической мысли». Первая версия была завершена в 1798 году, вторая была, по-видимому, дописана к 1805 году, третья — к 1850; и ни одна из них так и не увидит света до самой смерти поэта. Де Куинси и Колридж оказались в числе тех немногих, кому посчастливилось прочесть это произведение еще при жизни автора. Именно в версии 1805 года появляется описание Мэри, и довольно яркое.

Былые вещи, и морской прибой, несчастья, беды,

кораблей крушенья —

Во власти Истины их превратить в молву,

что вызывает отклик восхищенья.

Вот также дерзко и в былые дни все наше братство,

алча лишь сраженья,

Покинув милый дом, пустилось в путь,

отринув навсегда ненужные сомненья.

Но тема столь мрачна, уныла и печальна,

что я б не стал за все красоты мира

Об этом вспоминать. О, друг, что далеко ходить?

Мы видели иные потрясенья,

И коли ты забыл, я повторю тебе

бесхитростный рассказ о Деве Баттермира.

Он указывает, что сам он и Колридж (далекий друг) знали и восхищались Мэри «прежде, нежели мир узнал имя прекрасной девы». Он упоминает о ее «долготерпении и смирении, которым отличался ее разум», о «свободе ее выбора» и «деликатной сдержанности», хотя она могла вполне ясно выражать «собственную точку зрения». Он восхвалял ее как личность, которую «не испортила похвала и выражение публичного внимания…».

Не более чем случайное совпадение, что Вордсворт обвенчался со своей женой Мэри буквально через пару дней после того, как Мэри Робинсон сочеталась браком с Хэтфилдом. Важно то, что он более всего восхвалял в своей жене те самые добродетели, которые он находил в Мэри из Баттермира: преданность прекрасному краю; олицетворение «естественных» добродетелей, надежность, мягкость и женственность и в то же время достаточную силу, способную сопротивляться искушению «Соблазнителя», как назвал его Вордсворт, «бесстыдного дурного человека». Он посвятил всю свою жизнь и творчество идеалу, который сумел отчасти отыскать в обеих Мэри.

Еще один женский образ в «Прелюдии» стал своеобразным катализатором политических идей Вордсворта. Находясь во Франции, он завел дружбу с известным революционером Арманом Мишелем Бопюи. Как-то раз на прогулке они встретили больную, отчаявшуюся от беспросветной нищеты, «изнуренную голодом девочку», которая вела за собой по тропинке единственную корову.

— Вот против чего мы и боремся, — заявил Бопюи, указывая на девочку.

И эта случайная встреча как нельзя более полно объясняет взгляды поэта. Мэри была близка по положению этой девочке, одновременно имея сродство в характере с его собственной женой. Именно низкое происхождение и общественное положение Мэри Робинсон сделало ее столь уязвимой, а ее целомудрие и нравственные качества вызывали столько разговоров. В Деве Баттермира в ту пору он видел не только истинные ценности добродетельной жизни, не только высшую форму простоты, чистоту помыслов, но то благое дело, которое стоило защищать всем сердцем во имя пост-революционных идеалов. И в самом деле, она стала знаком новой, более истинной революции.

Возможно даже, сама Мэри потеряла не так уж и много в результате всех этих событий. Имея кембриджское образование, поэт, человек, живший на весьма и весьма скудные средства, не имеющий «работы» в общепринятом смысле этого слова, только начавший писать, в те времена высоких цен он всеми силами стремился подняться по социальной лестнице. Он хорошо понимал, какие необузданные чувства пылали в глубинах души весьма скромно воспитанной, внимательной, даже рассудительной сельской девушки. Правда, бури эти представляли собой нечто совершенно отличное от тех сдержанных и даже скупых проявлений горя, которые она позволяла себе на людях. Насколько хорошо он мог знать ее?

Когда Де Куинси — его помощник и преданный друг — женился на фермерской дочке спустя несколько лет, Вордсворт решил, что тот взял пару, неподобающую его положению, и отказался ее принимать.

В своей спальне Мэри зажгла свечу, закуталась во множество одеял и, как она уже делала неоднократно в течение многих ночей, вытащила целую кипу писчей бумаги. Всеми силами стараясь писать аккуратно, она написала:

Приезжал мистер Фентон, — жаль, что он не приехал гораздо раньше. Я думала о нем несколько раз и желала его приезда, но он так долго собирался, что когда он все же решился явиться ко мне, было уж чересчур поздно. Я слишком устала. Мисс д'Арси и миссис Мур пытались уговорить меня отправиться вместе с ними в Лондон, но мне думается, в конечном итоге мне удалось их разубедить. Я все размышляю, неужели мисс д'Арси даже в голову не приходит, что ее доброта должна казаться настоящей жестокостью?

Или кому-нибудь еще может прийти на ум подобная мысль? Я лишь благодарю Господа, что сейчас середина зимы и вскорости мы будем совершенно отрезаны в этой долине от всего прочего мира. Жаль только, что мне все это так тяжело переносить. Я даже не знаю почему.

Она сложила листок бумаги и довольно неловко наклонилась, дотянувшись через узкую комнату до тяжелого камня, служившего ей пресс-папье, и положила под него этот листок, добавив его к остальной пачке таких же листков. Вновь наполнив бокал, она выпила еще вина, в течение долгого времени смотрела на морозные узоры, которыми покрылось залитое лунным светом окно, и затем вновь принялась писать.

Дорогой…

Я до сих пор не знаю, как обращаться к вам. Супруг? Полковник Хоуп? И то и другое — фальшивка. А Джона Хэтфилда… так я никогда не знала его. Я написала «дорогой…», желая продемонстрировать приличные манеры. Эти приличные манеры могли бы сломить мой дух: только ради этих самых приличных манер все здесь, в долине, притворяются, что только вы во всем и виноваты, я же — совершенная невинность. Это сводит меня с ума. Уж лучше бы они все бросили мне вызов и принялись в открытую злорадствовать, вроде как: «мы же тебе говорили», и покончили бы со всем этим. Но мои приличные манеры не позволят мне спровоцировать их на подобный шаг. Все здесь притворяются, будто со мной надо обращаться так, словно ничего и не случилось, когда весь мой мир перевернулся вверх ногами и рухнул в тартарары.

Но я не позволю им сломить мой дух. Я несправедлива к ним. Они не желают сломить меня — они и в самом деле очень добры ко мне, — но вы разбили мое сердце, где бы вы сейчас ни скрывались, вы все же остаетесь безнравственным человеком, порочным, вы — лгун и мошенник, который попался мне в жизни. Вы вырвали меня из света и ниспровергли в кромешную тьму, где я так и осталась, всеми покинутая, совершенно одинокая. Это ужасно, и вы знали, вы все это время знали, что раз за разом обманываете меня, вы лгали мне даже в те моменты, когда мы оставались наедине, даже тогда вы все знали. И как теперь я должна все это выносить — вы оказались хуже убийцы, вы оставили мое бренное тело без жизни, без умиротворенности, точно труп, я ненавижу вас и хочу, чтобы вас повесили. Я рада, что вас схватили, я…