Грозные царицы - читать онлайн книгу. Автор: Анри Труайя cтр.№ 26

Но внезапно ситуация изменилась: 16 октября 1740 года императрице стало лучше, она позвала к себе старого фаворита и дрожащей рукой протянула ему подписанную бумагу. Бирон вздохнул с облегчением, а вместе с ним – все те из их маленькой компании, кто способствовал этой победе, свершившейся в последний момент. Приверженцы нового регента надеялись, что он, не откладывая дела в долгий ящик, отблагодарит их за помощь, которую они – кто искренне, а кто и нет – ему оказывали. Пока Ее Величество умирала, каждый из них, подсчитывая, сколько ей еще осталось, одновременно прикидывал и будущие свои прибыли. А Анна Иоанновна уже попросила пригласить священника. Он отпустил грехи умирающей. Успокоенная исповедью, она обвела комнату печальным затуманенным взглядом, узнала среди обступивших ее придворных высокую фигуру Миниха, улыбнулась ему, словно прося защиты и покровительства для того, кто однажды заменит ее на престоле, и прошептала: «Прощай, фельдмаршал!» Чуть позже сказала: «Прощайте, все!» – и это были ее последние слова.

28 октября 1740 года Анна Иоанновна потеряла сознание и уже больше не приходила в себя.

Узнав о ее смерти, Россия пробудилась от кошмара, но, как считали близкие ко двору люди, лишь для того, чтобы погрузиться в другой кошмар, куда более черный. По единодушному мнению, с девятимесячным царем, еще в пеленках и свивальниках, и регентом-немцем, который неохотно объясняется по-русски и чья главная забота – уничтожение самых благородных семейств страны, империи грозила неминуемая катастрофа.

На следующий день после кончины Анны Иоанновны, благодаря милости покойной императрицы, Бирон стал регентом.

Ребенок для него был живым символом и гарантией его прав. Но, как считал новоявленный регент, первым делом следовало отправить куда-нибудь, желательно подальше, мать и отца маленького Ивана – Анну Леопольдовну и Антона-Ульриха.

Если держать их на порядочном расстоянии от столицы (а почему бы и не за границей?), думал Бирон, руки у него будут развязаны вплоть до совершеннолетия императора-младенца. Изучив новую политическую ситуацию в России, барон Аксель де Мардефельд, прусский министр в Санкт-Петербурге, в депеше, отправленной им своему государю Фридриху II, так выразил свое мнение о будущем государства: «Семнадцать лет деспотизма и девятимесячный ребенок, который может умереть кстати, чтобы уступить престол регенту!» [44]

Письмо Мардефельда было написано 29 октября, на следующий день после кончины царицы. Не прошло и недели, и события стали развиваться в направлении, которого дипломат не предвидел. Хотя будущего царя Иоанна VI, еще не вышедшего из колыбельки, перевезли в Зимний дворец весьма торжественно: «Шествие открывал эскадрон гвардии; за ним регент шел пешком впереди кресла, на котором несли кормилицу с ребенком на руках. Царевна-мать ехала в парадной карете с Юлией Менгден, фрейлиной, сделавшейся скоро ее фавориткой», – хотя все придворные должны были принести присягу новому государю, но при этом почести отдавались в основном регенту, хотя самому Мардефельду пришлось написать: «Все русские отправились в Зимний дворец и поздравляли регента, целуя у него руку или полу мантии. Он заливался слезами и не мог произнести ни слова… Спокойствие полное: так сказать, ни одна кошка не шелохнется», [45] а новый английский министр в Санкт-Петербурге Эдвард Финч объявил, что смена караула в Гайд-парке возбуждает больше шума, чем эта перемена правительства, – несмотря на все это, враги Бирона отнюдь не сложили оружия. Фельдмаршал Миних известил Анну Леопольдовну и Антона-Ульриха о ловких интригах Бирона, нацеленных на то, чтобы окончательно оттеснить их от престола и править самовластно.

Он говорил, что, хотя и был связан с регентом в совсем недавнем прошлом, сейчас – так подсказывает ему совесть! – чувствует себя обязанным помешать тому действовать в ущерб законным правам царской семьи. По словам фельдмаршала, бывший фаворит новопреставленной императрицы рассчитывал преуспеть в организации государственного переворота, опираясь на Измайловский полк и конную гвардию: первым командовал его брат Густав, второй – его сын. Однако Преображенский полк весь целиком предан ему, фельдмаршалу, и это отборное войско позволит в нужный момент обрушиться на честолюбца Бирона. «Если бы Вашему Высочеству было угодно, я бы мигом избавил ее от этого зловредного человека».

Но Анна Леопольдовна не была авантюристкой по природе. Сама мысль о том, что придется атаковать такого могущественного, хитрого и изворотливого человека, как Бирон, ее пугала, и поначалу она решила остаться в стороне. Однако, посоветовавшись с мужем, передумала и осмелилась, дрожа с ног до головы, пойти ва-банк. В ночь с 8 на 9 ноября 1740 года сотня гренадеров и три офицера Преображенского полка, посланные Минихом, ворвались в комнату, где спал Бирон, вытащили его из постели, несмотря на его призывы на помощь, избили ружейными прикладами, вынесли в полуобморочном состоянии на улицу и бросили в крытую повозку. На рассвете Бирона привезли в Шлиссельбургскую крепость на Ладожском озере, где принялись бить кнутом. Поскольку для того, чтобы заключение регента было законным, требовалась обстоятельно изложенная жалоба, его обвинили в том, что он ускорил кончину императрицы Анны Иоанновны, заставляя ее ездить верхом в плохую погоду. Это и другие вменяемые Бирону государственные преступления позволили приговорить его 8 апреля 1741 года к смертной казни через четвертование. Впрочем, почти сразу же смертная казнь была заменена пожизненной ссылкой в глухое сибирское село Пелым, находившееся в трех тысячах верст от Санкт-Петербурга. И тут же враги Бирона провозгласили регентшей Анну Леопольдовну. А она, чтобы отметить счастливое окончание эпохи интриг, узурпаторства и предательств, первым делом отменила приказ прежнего регента о запрете солдатам и унтер-офицерам посещать кабаки. Первая либеральная «реформа» вызвала ликование в армии, крепкие напитки полились рекой. Всем хотелось видеть в этом признак грядущего послабления во всем, признак милосердия Анны Леопольдовны по отношению к своему народу. Везде звучали здравицы в честь новоиспеченной регентши, а рикошетом – и в честь человека, приведшего ее к власти. И только политически неблагонадежные лица отмечали, что после царствования Бирона наступило царствование Миниха: один немец прогнал другого, даже не подумав о московских традициях. [46] Сколько же еще времени Российская империя будет искать себе государей за границей? И почему трон все время занимают особы женского пола? Разве нет для России другого выхода, чем отдать бразды правления императрице, за спиной которой стоит немец, нашептывая ей свою волю? Если страна страдает, задыхаясь под юбками бабы, что сказать, зная: эта баба безгранично предана иноземцу? Самые большие пессимисты предрекали, что Россию будут преследовать бедствия и катастрофы до тех пор, пока настоящие мужчины и истинно русские люди не восстанут против влюбчивых правительниц и их германских фаворитов. Этим мрачным пророкам матриархат и порабощение казались двумя главными аспектами проклятия, обрушившегося на их родину после кончины Петра Великого.