Дворянин Великого князя - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Святополк-Мирский cтр.№ 20

Медведев принял монету, легким поклоном скрывая улыбку.

Кто-то уже произносил похожие слова.

Иосиф остановил проходившего мимо монаха.

— Позаботься, брат, чтобы вашему соседу был оказан достойный прием, пока я буду занят. — И, кивнув Медведеву, направился к игумену.

Монах предложил Василию отобедать, но он отказался, попросив взамен накормить коня.

Монах провел его по тропинке вокруг одного из строений — по ту сторону оказался целый скотный двор, — открыл один из сараев, предложил мешок овса и, сославшись на дела, ушел. Василий отсыпал полмешка овса в ясли и, отстегнув подуздок, подвел Малыша. Из соседних сараев доносились похрапывание лошадей, визг свиней, мычанье коров, и можно было не сомневаться, что убыток, нанесенный Иосифом, быстро возместится.

Напротив сараев тянулась тыльная бревенчатая стена одного из строений, окружающих церковь, с узкими длинными окнами, многие из которых были открыты. Василий впервые в жизни оказался в монастыре, он никогда не видел монашеских келий, поэтому, привстав на цыпочки, стал с интересом разглядывать сквозь узкое распахнутое окошко внутреннее убранство. Его постигло некоторое разочарование — ничего особенного — обыкновенная маленькая комнатка, жесткая, широкая лавка у стены, в углу маленький иконостас, Грубо сколоченный стол у окна — на столе большая чернильница, свитки бумаги и десяток гусиных перьев; на единственном табурете лежала подушка.

Дверь, расположенная прямо напротив окна, резко распахнулась, и Медведев невольно отшатнулся в глубину сарая. В келью вошли игумен с Иосифом. Они продолжали какой-то разговор, вернее, Иосиф говорил, а игумен внимательно слушал, время от времени вытирая вспотевшую лысину рукавом рясы.

— …Вот почему я должен был пресечь это зло в корне, — решительно закончил Иосиф.

Игумен стоял спиной и не видел Медведева, но Иосиф, стоящий лицом к окну, увидел его сразу. Он улыбнулся, кивнул Василию головой — дескать, коня кормишь — ну-ну, корми дальше — и продолжал говорить, даже громче, чем раньше, будто хотел, чтобы Василий хорошо расслышал его слова.

— Да, отец мой, распустил ты братию до невозможности… Понимаю, у тебя здесь очень трудная служба, но нельзя же допускать такие безобразия — не для того тебя сюда послали.

Отец Сергий дрожащими от волнения руками подвинул Иосифу табурет, а сам сел на лавку. Иосиф взял с табурета подушку, повертел в руках, неодобрительно покачал головой и протянул игумену. Смущенный игумен сунул подушку под лавку.

— Это еще не все, — продолжал Иосиф. — Я не хотел при всех говорить о пароме.

— А что случилось? — испуганно спросил игумен.

— Тебе известно, что иноки, которым ты поручил перевозить путников, переправляют по ночам через реку в обе стороны целые обозы грабителей, получая за это солидную мзду?

Игумен побледнел.

— Этого не может быть, — прошептал он. — Паром всегда заперт, а единственный ключ хранится у меня. Ведь это — рубеж. Редкие путники пользуются нашей дорогой — она в стороне от прямых торговых путей, и все, кто переправляется здесь, проезжают днем, а я сам всегда проверяю, кто они, куда и зачем едут, имеют ли надлежащие грамоты, затем аккуратно записываю все сведения и тут же отправляю их особым гонцом в Боровск великокняжескому наместнику, а другую копию тому человеку, которого ты…

— И правильно поступаешь, — перебил его Иосиф, — однако это все же происходит, и довольно часто. Так было, например, сегодня ночью. Стало быть, злоумышленники изготовили второй ключ, а ты слишком крепко спишь.

Иосиф строго и пристально смотрел на игумена. На глазах старика выступили слезы, игумен сполз с лавки и опустился на колени перед Иосифом:

— Я больше не могу… — горячо зашептал он, утирая слезы. — Батюшка, голубчик, заступись перед митрополитом — я уж сам просил, молил, три грамоты посылал… Пусть меня переведут куда подальше — хоть к пермякам на север — не могу я здесь больше! Это же не иноки — дьяволы в облике человеческом! Думаешь, они испугались сегодня? Только прикинулись! Ты уедешь, и завтра начнется то же самое. У нас ведь не монастырь, а темница — сам знаешь — одни тут сынки боярские да дворяне опальные, бывшие заговорщики да изменники, плаха по ним плачет, но государь пожалел-помиловал, не весть зачем. Ну какие из них служители? Они меня тут уж сколько раз чуть было насмерть не зашибли, вроде ненароком — то крыша часовни неведомо от чего рухнула как раз, когда я рядом стоял, то гадюка ядовитая откуда ни возьмись в мою келью заползла, а то в погреб глубокий лестницу кто-то ночью убрал — одним лишь промыслом и чудом Господним уцелел я… Не на кого положиться, некого призвать в помощники… Всего три старца у нас благочестивых, искренне раскаявшихся и Богу верно служащих — да что они? — слабы, немощны… Всякую ночь: боюсь — уморят бояре окаянные, уже раз отравить пробовали — Бог помиловал… Заступись, батюшка — до конца дней молиться за тебя буду!

Иосиф поднял с колен старого игумена, усадил обратно на лавку и заговорил ласково и мягко:

— Господь послал это суровое испытание не для того, чтоб ты бежал от него, а дабы окреп дух твой. Уже семь лет ты служишь Господу на этом месте, и все мы хорошо знаем, каково тебе приходится. Никто на твоем посту не сумел бы добиться большего, и митрополит не раз говорил, как высоко ценит твой христианский подвиг. Эта обитель стоит на рубеже — она нужна нашей церкви. — Вспомни, сколько богомольцев из соседних литовских земель, где нет поблизости греческих храмов, съезжаются сюда на праздники или даже в будни, просто помолиться. Нельзя оставить их в искушении принять латинскую веру. А то, что иноки здесь… — Иосиф замялся, — ну, скажем, особенные, так это, с другой стороны, даже неплохо. Вспомни, как ты радовался несколько лет назад, когда порубежная война была в разгаре и верховские князья, ссорясь между особой и переходя на службу то к Литве, то к Московии, что ни день нападали на эти земли — как хороши оказались для этого случая твои иноки!

— Как же, как же! — горько оживился игумен. — Этому их не учить, к дракам они с малолетства привыкли. И надо сказать, с тех пор, как отбили мы четыре нападения, никто нас больше не трогал. Я так, радуясь, молитвы творю, чтобы и дальше мир да покой был, а они все сожалеют, что больше это не повторяется. Правду сказать, раньше, когда воевать чаще приходилось и в опасности; жили, так вроде и пили меньше, и молились больше, а сейчас разжирели, распустились, ни молитвой, ни делом не заставишь заняться…

— Вот видишь… А были б они смиренными иноками — что осталось бы от Преображенской обители? Конечно, надо стремиться, чтобы теперь, в сравнительно мирное время, иноки больше отдавались, служению Господу, но не все сразу делается! Терпение, отец Сергий, терпение — через него все великие чудеса творятся… Сейчас, я думаю, тебе надо переменить свое отношение к ним — подумай об этом на досуге. Напуганные моей угрозой, они на несколько месяцев притихнут. Заметь — твоих иноков пугает только одно: если государь узнает о ком-то из них что-либо, предосудительное, немедля бросит в темницу, а некоторых, пожалуй, и плаха не минет. Этим рычагом и действуй, сочетая его с поощрением за добрые дела. Обещаю тебе свою помощь и поддержку, а ты по-прежнему сообщай обо всем, что здесь случается, известным тебе путем. Я доложу митрополиту, что служишь ты исправно, и буду просить о переводе тебя в тихое и спокойное место, как только подыщу достойную замену.