Зеркала прошедшего времени - читать онлайн книгу. Автор: Марта Меренберг cтр.№ 67

Навсегда.

И улыбнулся.

Рука на плече.

Печать на крыле.

Промокла тетрадь…

Я знаю, зачем иду по земле.

Мне будет легко улетать.

А. Башлачев

«Санкт-Петербургские ведомости», 30 января 1837 г.

…с глубоким прискорбием сообщают, что вчера, в шестом часу пополудни, по невыясненным причинам покончил с собою, выстрелив в себя из пистолета, князь Ларионов Сергей Петрович, 53 лет от роду…

Елизавета Михайловна Хитрово рыдала в голос, заламывая руки, и растерянная Долли уже полчаса не могла ее успокоить.

Князь Ларионов, приходившийся им родственником со стороны Кутузовых, был накануне в гостях у Хитрово. В непривычной тишине вполголоса обсуждали последние события – дуэль, смерть Пушкина, странную кончину Хромоножки, легкое ранение Жоржа Дантеса, несчастную вдову, о которой, по слухам, готов был позаботиться государь… Сидели, плакали, тихо вспоминая Александра Сергеевича, последние месяцы его жизни, его непростой, тяжелый и вспыльчивый нрав, читали его стихи…

Вспомнили и об анонимных дипломах, с которых все началось, и вновь принялись гадать, кто же мог быть автором. Долли принесла хранившийся у нее конверт с анонимным письмом, и все стали дружно разглядывать его, пытаясь вычислить негодяя по почерку.

Внезапно князь Ларионов, почти не принимавший участия в разговоре, так как не имел чести знать Пушкина лично, порывисто встал и подошел к столу, где лежал пустой конверт. Взяв его в руки, он долго и пристально разглядывал диковинную печать, при этом лицо его сильно побледнело и покрылось потом, как будто ему стало плохо с сердцем.

Сразу же после этого Сергей Петрович ушел в сильном волнении, о причине которого не сказал никому.

Его старенький слуга, не переставая плакать, поведал полиции, что Сергей Петрович, придя домой, сразу же заперлись у себя в кабинете и никого не велели пускать. «Как пришли, так на них и лица не было», – все приговаривал несчастный старик, никак не ожидавший, что переживет своего барина.

А минут через десять раздался выстрел…

Князь Ларионов лежал на полу вниз лицом посреди заваленного книгами и бумагами тесного кабинета. На столе полиция обнаружила записку:

Простите меня, если сможете. Прошу никого не винить в моей смерти. Я не смог бы жить с таким чувством вины. Люблю вас всех. Ларионов.

30 января 1837 г., около четырех часов пополудни

Прими, Господь, грешную душу усопшего раба твоего Петра…

Вечная память…

Стоя у гроба Пьера, Иван Гагарин не слышал слов молитвы. Вот уже третий день он жил в кромешном, непрекращающемся кошмаре, из которого не было видно выхода.

Опустошенный и потрясенный смертью друга, произошедшей у него на глазах, он с трудом понимал, что происходит вокруг, продираясь к реальности сквозь густую пелену удушливого черного тумана.

…Он решил вернуться и еще раз поговорить с Пьером. За два года он так привык к его присутствию, странным переменам его настроения – от цинизма к пронзительной, пылкой нежности и обратно, его привычкам, книгам, разговорам, что просто взять и вычеркнуть его из своей жизни был не в силах.

Но с верхней ступеньки лестницы на него взглянул не Пьер, а кто-то совсем другой, незнакомый, вселяющий ужас, совершенно безумный человек с седыми как лунь волосами…

Пьер, бесконечно долго скатывающийся по крутой каменной лестнице, переворачиваясь и хватая руками пустоту в тщетной попытке остановить падение…

Бурый, скатывающийся в комочки порошок, рассыпанный по всему полу…

Крошечный медальон с портретом Жоржа Дантеса, выпавший на каменные ступени из его руки.

Осколки огромного старинного зеркала, пятна крови – наверное, Пьер порезался, когда разбил его…

Его последняя улыбка – не ему, не Жану – а кому-то неведомому, прощальный привет из опустевшего пространства его короткой, уже бывшей, жизни…

Его глаза, навсегда сохранившие последний отсвет этой улыбки – прозрачные, нежные, какими никогда не видел их Ваня при его жизни.

Он закрыл ему глаза, не вполне сознавая, что делает. Потом, не глядя на тело Пьера, быстро собрал и выбросил все осколки.

Что это был за порошок, Жан не понял, но нюхать его не стал, а быстро отмыл пол от пятен, швырнув в печь все остатки порошка.

Разумеется, он знал о Метмане. Но не хотел думать о том, что это именно та ядовитая отрава, которую искала полиция, а значит – все правда…

Прими, Господь, душу раба твоего Петра…

Я отмолю твои грехи, Петенька…– подумал Гагарин, прикоснувшись губами к холодному лбу Пьера. Его черты разгладились, и, если бы не седые пряди, делавшие его неузнаваемым, можно было бы подумать, что он спит.

Я знаю, тебе бы это понравилось – если бы никто больше тебя не узнал. Может, твоя мечта сбылась – и ты просто исчез, стал призраком, тенью, невидимкой? Ты же так хотел этого!

Я знаю – ты все равно останешься со мной…

Прощай…

20 сентября 1849 гола, Сульи, Франция

Дед, здравствуй!

Я соскучился. Когда ты наконец приедешь из своей Вены? Ты обещал, что в начале осени, а уже сентябрь кончается, а тебя все нет. Я знаю, что у тебя работа трудная, и у папы ее тоже ужасно много. Но мне тоже надоело с сестрами играть, потому что они все вредные, особенно Леони. Она меня дразнит и говорит, что я похож на белую мышь.

Она сама как мышь, и папа говорит, что у нее рожа толстая, как у морской свинки. Папа ее нарисовал, и я просто валялся от смеха, потому что на его рисунке она – настоящая морская свинка с вот такими щеками, ну просто вылитая Леони!

А еще она ругается плохими словами, когда папа не слышит.

У нас тут так красиво, листья красные и желтые, я их собираю и рисую. Папа не любит красками рисовать, а я люблю. Я тут уснул, а Леони намазала мне нос синей краской, а у меня насморк был, и я смотрю – платок-то весь синий! Ну я ей дал!

И георгины все цветут, твои любимые – темно-красные. Большие такие, крупные, как солнышки, и маленькие, как пушистые шарики.

Дед, ну я тебя так люблю! Ты помнишь, как ходили с тобой на реку рыбу ловить? А как на лодке катались, а потом от девчонок прятались?

Приезжай. Не приедешь – все, ты мне не друг.