Галантный chevalierguardeпродолжал беспечно молоть вздор под кокетливое хихиканье зеленоглазой грации. Пьер, молча наблюдавший за ними, внезапно отошел от окна и, стараясь не хромать, приблизился к теплой компании.
– Рад видеть вас, господин барон, в добром здравии, и вас, дорогой Жорж, – невинно начал Хромоножка, ощущая, как сжавшаяся внутри его пружина может в любую секунду развернуться, и тогда…
Геккерн сухо поздоровался в ответ и отошел в сторону, заметив Отто Брея, приветственно махавшего ему рукой. Идалия нежно заулыбалась, а белокурый гвардеец, сунув руки в карманы, иронически поднял бровь.
– Какая честь, князь! А что это вы пьесу не досмотрели? – притворно ласковым голоском протянул Дантес. – Распереживались так, что весь платочек обплакали, чувствительная вы душа? Ну попросили бы месье Гагарина погладить вас по головке – он бы точно сделал все, что в его силах, чтобы только утешить вас. Или вдруг срочно проветриться захотелось? Мне показалось, что вы покинули зал вместе с некими господами, явно что-то с ними не поделив… Или я не прав?
Он смотрел на меня… он все видел… он заметил…
– Я вышел поприветствовать сочинителя Пушкина и высказать восхищение его несомненным талантом, – скривив губы, заявил Пьер, не сводя с Дантеса наглых прозрачных глаз. – Впрочем, вряд ли вы читаете книжки, дорогой барон… Предпочитаете, наверное, в игрушки играть! А где вы прячете ваших плюшевых мишек – в казарме или под кроватью в голландском посольстве?
– Пьер, вы невыносимы! – зашипела Идалия, сузив зеленые глаза. Дантес, скрестив руки на груди, со снисходительной улыбкой смотрел на Хромоножку, никак не реагируя на его выпады. Но Хромоножка, не в силах оторвать взгляда от этих фантастических васильковых глаз, продолжал сыпать гадостями.
– Ах, какой на вас изумительный перстень, барон! – воскликнул он, чуть коснувшись пальцем руки Дантеса, отчего его снова бросило в дрожь. – Это вам, наверное, господин посланник подарил? Говорят, он просто заваливает вас подарками – и притом, прошу заметить, совершенно бескорыстно! А признайтесь, mon ami, как приятно, должно быть, когда на тебя регулярно изливается потоком тепленький золотой дождичек… Ах… – Для большей убедительности Пьер закатил глаза и картинно сжал руки.
– Если вы сейчас же не заткнетесь, Долгоруков, я вам шею сверну! – прорычал Дантес, угрожающе двинувшись к Пьеру, но был остановлен нежной ручкой Idalie.
– Он не в себе… У него сегодня тяжелый день… – защебетала Идалия, ласково беря Жоржа под руку и незаметно подталкивая его к выходу. – Не обращайте внимания, Жорж, – ну, вы знаете Пьера… сложный характер… А вот и Жан Гагарин. Спокойной ночи, Пьер, и я надеюсь, что в следующий раз вы почитаете нам наизусть что-нибудь из «Евгения Онегина»!
Хромоножка впился ненавидящим взглядом в спину уходящего Жоржа, руки у него предательски дрожали, а к горлу вновь подкатывал ком.
Я все равно достану тебя, сволочь… Ты еще будешь мне руки лизать, как собака, когда я буду лупить тебя по холеной морде, французская шлюха… И никто не сможет мне помешать – ни твоя прекрасная Идали, ни твой обожаемый Геккерн…
Закрытый экипаж Геккерна быстро катил по направлению к голландскому посольству. Злой и мрачный Дантес, кусая губы и избегая смотреть на барона, сначала разглядывал свои ногти, потом изо всех сил пытался притвориться спящим, никак не реагируя на мягкие попытки Луи поговорить или просто пошутить с ним. Намеки мерзавца Хромоножки были слишком откровенны, чтобы их просто проигнорировать. Хуже было то, что этими же сальными шуточками его постоянно донимали в казармах на Шпалерной, и запас его терпения неумолимо подходил к концу. «Завидую тебе, дружище, – господин Геккерн снова оплатил твой карточный долг?» «Ах, какой у тебя шикарный браслет, Дантес, – это тебе он подарил?» «А скажите, Дантес, – вы, случайно, не тайный агент французской разведки? Как приятно, что хотя бы у вас никогда не кончаются деньги!» Черт бы вас всех побрал, с горечью думал Жорж, закрыв глаза. Не лезьте мне в душу своими потными лапами… Мне не надо от тебя подарков, Луи…
– …Смотри, какой красивый плащ, Жорж! – внезапно воскликнул Геккерн, заглядевшись на витрину какой-то модной лавки. – Тебе должно так пойти… Если хочешь – завтра зайдем и…
– НЕ ХОЧУ! – взорвался Жорж. – Луи, ради Бога – оставь меня в покое… Можно я хоть немножко посплю? Я вчера всю ночь простоял как статуя в карауле Зимнего – могу я хоть чуточку поспать?..
Геккерн внимательно и без тени улыбки взглянул на Жоржа. Потом внезапно остановил экипаж и, хлопнув дверцей кареты, вышел на тающий в темном ночном сумраке Адмиралтейский проспект.
– Куда ты? – Вмиг пришедший в себя Дантес по-детски испуганно глядел на посланника, уходившего непонятно куда и так внезапно оставившего его одного в пустой карете.
– Пойду прогуляюсь, – сухо ответил Геккерн, не поворачивая головы. – Поезжай без меня. Поспи.
– Когда ты вернешься?
– Не знаю.
– Луи?!
Но барон, запахнув широкий плащ, уже скрылся за поворотом…
Геккерна не было мучительно долго, и стук часов в пустом доме отзывался раскатистым эхом во взбудораженном, воспаленном мозгу Дантеса. Ему казалось, что он и сам превратился в маятник, в какой-то тикающий механизм, не знающий ни сна, ни отдыха, и, сидя с ногами в глубоком мягком кресле, он начал тихонько раскачиваться в такт этим мерным ударам. Тик-так, тик-так… «А если вот так и пройдет вся моя жизнь, – подумал вдруг Жорж, – и Бог его знает, сколько еще таких ударов мне осталось…»
А сколько-то таких ударов назад он сидел в ложе, чувствуя, как руки Луи обнимают его все крепче, забираясь к нему под мундир, легонько поглаживая нежную кожу его груди…
Потом еще этот мерзкий тип, Долгоруков… Хромоножка внушал ему отвращение, но не безразличие, он не желал его видеть – и все же не мог пройти мимо.
Черт бы тебя побрал… лучше бы ты провалился куда-нибудь, Пьер Долгоруков… С тобой мне отвратительно, без тебя – скучно… Ладно, разберемся и с этим… Господи, где же Луи? Луи…
Выбравшись из кресла, он вытащил из книжного шкафа свою папку с рисунками и любимый огрызок карандаша. Когда у него было тяжело на душе, он всегда начинал рисовать карандашом смешные рожицы и фигурки. Так ему легче думалось. «Вот так-то лучше», – подумал он, низко склонив к бумаге светлую голову и по-детски высунув от стараний кончик языка, и подрисовал красавице в черном бальном платье кошачьи ушки и пушистый хвост. Глазки у красавицы тоже были как у кошки, с вертикальными зрачками, улыбочка – заговорщическая, и через перчатки явственно проглядывали острые коготки.
Схватив следующий лист, он начал рисовать Хромоножку. Пьер получился у него похожим на крупного крысеныша с нахальными широко расставленными глазами, хитрой скуластой мордочкой и тростью в лапке. Хихикнув, Жорж пририсовал Хромому Крысу внушительных размеров мужское достоинство и, несомненно, продолжил бы в том же духе, но…