Пещеры тысячи будд - читать онлайн книгу. Автор: Ясуси Иноуэ cтр.№ 13

Это правило распространялось не только на письменность: ханьская одежда, украшения, благовония, ритуалы и многое другое было запрещено, а все имевшее отношение к тангутским обычаям поощрялось – такова была дань национальной гордости и честолюбию молодого государства. Это могло бы показаться смешным, однако присутствовало во внутренней политике Западного Ся нечто такое, над чем смеяться не представлялось возможным. В глазах тангутов, ходивших по городу, Синдэ видел смесь бесстрашия, жестокости, невежества и высокомерия. Этот народ намного превосходил киданей и уйгуров силой духа.

Главную роль во внешней политике Западного Ся играли военные, но все внутригосударственные дела решались гражданскими учреждениями, созданными по образу и подобию ханьских. Синдэ явился в Ведомство образования и получил направление в большой буддийский храм, при котором была организована школа. Там три десятка ратников армии Западного Ся из разных земель учились грамоте. За исключением Синдэ, все они были молодыми тангутами, зато десять наставников, к его приятному удивлению, оказались ханьцами.

Синдэ отвели каморку в храме, каждый день он исправно посещал занятия, а когда его успехи были замечены, ему поручили особый труд: помогать ученым мужам переписывать значения ханьских иероглифов – это был первый этап в подготовке тангутско-ханьского словаря.

Осень и начало весны Синдэ провел за изучением тангутского языка. Зима в Синцине длилась с десятого по третий месяц. С восходом одиннадцатой луны оросительные каналы, бегущие к городу от реки Хуанхэ, замерзли, каждый день шел град. В четвертом месяце, когда лед на Желтой реке начал таять, Синдэ приступил ко второму этапу создания тангутско-ханьского словаря. Летом ветры дули в основном с северо-запада, но стояла изнуряющая жара, и мелкий пустынный песок заметал город. Из-за этих песчаных бурь днем становилось темно, как ночью, а когда бури прекращались, им на смену приходили страшные грозы.

Синдэ на капризы природы внимания не обращал – он с головой ушел в работу. В языке тангутов было более шести тысяч знаков, их, как выяснилось, придумал ханьский монах, который давно умер. Будь он жив, подобрать нужный иероглиф для каждого тангутского слова не составило бы труда, теперь же молодой цзюйжэнь вынужден был тратить уйму времени на то, чтобы в море символов со сходным значением отыскать один подходящий.

Осенью 1029 года словарь был наконец-то готов. Почти полтора года пролетело с тех пор, как Синдэ прибыл в начале лета в Синцин. Нельзя сказать, что он позабыл об уйгурской царевне и Чжу Ванли, но их образы постепенно отошли на задворки памяти, потускнели, а кровавые битвы, в которых молодой ханьский цзюйжэнь участвовал под началом отважного полководца, и суровая жизнь в приграничном гарнизоне теперь казались ему ночным кошмаром. Синдэ думал, что никогда уже не вернется в Лянчжоу или Ганьчжоу – до того нереальными и далекими сделались в его сознании эти города. Прожив некоторое время в столице Западного Ся, он уж и не помышлял о возвращении к прежнему месту службы. Вскоре память о знатной уйгурке совсем померкла. Сначала, думая о ней, Синдэ грустил и все вспоминал ее ледяные руки в день расставания, теперь же ему трудно было поверить, что когда-то он обладал этой женщиной. Возможно, ему все приснилось? Да и клятву он произносил тогда, словно во сне… Как бы то ни было, у него пропало желание возвращаться в Ганьчжоу за чужеземной царевной.

После завершения работы над словарем Синдэ не знал, чем ему заняться. Он пересек пустыню ради того, чтобы разгадать тайну тангутов, но прошли годы, а вопрос так и остался без ответа. Синдэ не мог отыскать в Синцине ничего, что позволило бы ему снова испытать то чувство, которое возникло у него после встречи с обнаженной женщиной на базаре Бяньляна. Возможно, в начале своего пути тангуты и обладали той бесхитростной простотой отношения к жизни и смерти, той первобытной внутренней свободой, которые так потрясли просвещенного ханьца, но теперь они утратили эти качества. Тангуты стали подданными нового государства и обрели патриотические идеи, когда во главе Западного Ся встали выдающиеся правители Дэ-мин и Юань-хао. Тангутские мужчины по-прежнему оставались храбрецами, но отныне они готовы были сражаться до последней капли крови не за свою честь, а за своего государя, женщины же несли на себе все тяготы жизни, годами ожидая мужей с полей сражений. Патриотизм сделал тангутов суровыми людьми, не знающими смеха и веселья.

В своем давнем сне Синдэ защищал перед Сыном Неба план Хо Ляна по обороне границ, теперь же его точка зрения несколько изменилась. Западное Ся оказалось куда могущественнее, чем считали в Поднебесной, а его жители превосходили ожидания любого сунского военачальника. Тангутские умельцы по всей стране ковали мечи и доспехи, мудрецы писали трактаты о воинском искусстве, у молодого государства просто не было времени на художественные ремесла, науку и литературу, но, когда оно завоюет земли соседей и его культура начнет бурно развиваться, Поднебесной будет уже поздно что-либо предпринимать. Если правители из династии Сун хотят избавиться от этой величайшей угрозы, они должны немедленно бросить все свои силы на борьбу с Западным Ся. Настало время действовать. Сунская империя уже совершила серьезную ошибку, оставшись в стороне, когда тангуты захватывали Лянчжоу и Ганьчжоу.

У Синдэ больше не было причин задерживаться в Синцине. Он изучил язык и письменность тангутов и прожил в этом главном городе Западного Ся полтора года.

Тангутское государство и Поднебесная разорвали дипломатические отношения, теперь уже нельзя было перемещаться из страны в страну столь же свободно, как в ту пору, когда Синдэ прибыл в Линчжоу. Хрупкое политическое равновесие между Западным Ся, империей Сун и Великим государством киданей едва удерживало три державы от открытого противоборства. Однако, пожив некоторое время в Синцине, Синдэ узнал, что гражданские лица, в основном купцы со своими караванщиками, все же тайно переезжают из Западного Ся в Поднебесную и обратно, невзирая на сложившуюся обстановку.

Таким образом, если бы он пожелал вернуться на родину, это было бы вполне осуществимо. Только вот возвращаться не хотелось: если он появится в Ганьчжоу, ему придется провести остаток дней в передовой армии Западного Ся, и больше никто никуда его не отпустит. Нельзя совать нос в гарнизон, если у тебя нет намерения отдать свою жизнь в битве, – Синдэ прекрасно это понимал. И тем не менее все чаще цзюйжэня начали посещать мысли о Чжу Ванли и уйгурской царевне – главный труд, тангутско-ханьский словарь, на какое-то время заставил его позабыть обо всем на свете, теперь же, когда работа была закончена, образ уйгурки снова бередил воображение. Синдэ понятия не имел, что сталось со спасенной им красавицей. Сгинула ли она в омуте войны, или ей повезло добраться до своей семьи на западе, было неизвестно.

Наступил новый, 1030 год. Когда в Синцин пришла весна, город постепенно вернулся к жизни. Заметно усилились передвижения войск: в город прибывали полки с окраин, столичные подразделения выступали в поход. Народ упорно шептался о том, что скоро состоится очередной бросок на туфаней. Туфаньский князь Цзюэсыло [27] уже успел собрать остатки лянчжоуского воинства, разгромленного конницей Западного Ся, поставил в строй сотни тысяч бежавших из Ганьчжоу уйгуров и постоянно пополнял ряды своей армии, готовясь к столкновению с тангутами. Чтобы захватить Гуачжоу и Шачжоу, тангутам надо было одержать верх над туфанями на территории между этими двумя ханьскими крепостями и границами своей империи.