Пророчество Корана - читать онлайн книгу. Автор: Хесус Маэсо де ла Торре cтр.№ 65

По мере того как они приближались к хаотичным причалам Инхенио, вода прибывала и владельцы многочисленных баркасов втыкали в дно свои шесты, к которым привязывали свои суда до рассвета. Яго с грустью смотрел на набиравшую могущество легендарную Севилью, на арки бойниц, про которые говорили, что они сделаны еще Герионом [160] и Геркулесом, на очертания куполов этого римского Испалиса [161] , готские галереи с бойницами, которые Герменгильд возвел, чтобы защититься от гнева короля-объединителя Рекареда [162] , сторожевые вышки арабов, возведенные алхимиком Абдурахманом II [163] после осады викингов. Все это великолепие посеребрила луна, воцарившаяся на ночь.

На верфях уже расположились на отдых торговые караваны, тысячи воробьев осадили склады зерна и лавки Ареналя. Воздух наполняли ароматы вин из Райи, Сильвеса и Хереса, солений, специй из Маската и Гвинеи, жареного из харчевен, слышалось пение моряков на незнакомых языках, которое доносилось с византийских, венецианских, генуэзских, английских, александрийских галер, теснившихся у причалов.

За силуэтом Алькасара смутно проступала стена лечебницы Арагонцев, единственного свидетеля его позорного бегства, и он представил себе лица мастера Сандоваля и всей его свиты, когда на следующее утро они обнаружат пустую кровать своего коллеги. Когда до его преследователей дойдет новость о его исчезновении, «Эол» будет уже далеко в море по пути в Бискайский залив. Он имел все основания полагать, что вдали от Севильи ему ничто не угрожает и имя Яго Фортуна через какое-то время исчезнет из памяти его смертельных врагов.

«Лучшее средство от несчастий — забвение», — подумал он. Наконец, ночь набросила на пограничный город свой темный плащ, по обе стороны реки зажглись неровные огни, мерцавшие вдали как светлячки. Память невольно обратилась к дорогим воспоминаниям, лицам тех, кого он, быть может, уже никогда не увидит. Как много чувств и жизненного опыта странствующего врача осталось позади. Вспомнился Фарфан, который упокоился навечно между кипарисов кладбища Магдалины, и доброе лицо Исаака.

Мысли перекинулись к Субаиде, его голубке, которая улетела вместе с легким западным ветром, держа в своем клювике его сердце. Он старался хранить прекрасный образ боготворимого им существа, чтобы потом вспоминать его в одиночестве, и другие лица, дорогие ему, оставшиеся в Севилье: его приятели по таверне «Дель Соль», с ними он встречал праздничные ночи; воинственный архиепископ Санчес; дон Самуэль; добрый Церцер, ученый наставник и прекрасный друг; Андреа и верный Ортегилья, который устроил его бегство, проявив сообразительность и выдумку, и которому он теперь обязан жизнью.

Несмотря на то что постепенно Севилья исчезала вдали словно золотистая дымка, ему не хотелось забывать и о главном, по его мнению, виновнике его поспешного отъезда, да и вообще несчастий, которые ему пришлось пережить в этом городе; из памяти услужливо выплыл бледный лик доньи Гиомар вкупе с гротескными чертами Бракамонте. Держа между ног свою торбу, он успокаивал свою мятущуюся душу уверенностью, что рано или поздно разоблачит преступления этой женщины, представив такие убедительные доказательства, что Трибунал примет единственно возможное справедливое решение.

Хотя душа его теперь пребывала в смятении, но будущее представлялось ему вполне сносным. К тому же разве существует какой-нибудь эликсир против ударов судьбы, помимо смирения?

«Я не имею права забыть и не забуду, — сказал он себе, вглядываясь в неясные очертания удалявшегося города. — Я принимаю ужасную реальность, однако ничто не отнимет у меня надежды когда-нибудь вернуться сюда, чтобы вывести кое-кого на чистую воду и залечить нанесенные раны».

Он почувствовал холодок в груди от сознания того, что слишком многие будут ему препятствовать. Он слишком хорошо понимал, что какая-то неведомая природная сила нещадно и без разбора играет судьбами людей и мало что можно с этим поделать. Его жег стыд за такое не делающее ему чести бегство, но время и расстояние должны залечить эту рану. Он сполна испил чашу сомнений; понимал, что закончен целый этап жизни, а другой неминуемо начинается в эти мгновения. Между тем именно теперь, в самый трудный момент его злоключений, внутренний голос шептал ему: «Яго, месть должна остыть, а ты пока наслаждайся другими яствами. Придет время, и нужное тебе блюдо будет готово, чтобы подать его к столу».

И видел я в деснице у Сидящего на престоле книгу, написанную внутри и отвне… И один из старцев сказал мне: не плачь; вот лев от колена Иудина, Корень Давидов, победил, и может раскрыть сию книгу и снять семь печатей ее.

Откровение, 5:1—5

Яго сидел в одиночестве и думал о Субаиде, глядя на полную луну, светившую над грядой Монкайо. Настроение было хуже некуда. Где-то у скал под монастырской стеной выли волки, и, чтобы развеяться, он стал перебирать воспоминания о прошлом, о далеких годах детства.

Мерцающее пламя светильника способствовало его думам, а монотонные молитвы монахов навевали сон. В Веруэле ничего не изменилось. Все так же брат Нерео с методичной пунктуальностью бил в небольшой колокол, звук которого созывал всех на утреннюю молитву, хотя многие монахи еще не успевали даже заснуть после вечерней. Яго покинул монастырь в пятнадцать лет в сопровождении Фарфана, еще стойко соблюдая посты и строгую дисциплину, а теперь вернулся спустя много лет с пошатнувшейся верой и с греховной симпатией к учениям еретиков-гуманистов из Салерно. Интересно, что бы сказал брат Аркадио, послушав его на исповеди?

Яго читал молитвы, но все они, вместе взятые, не проясняли его мыслей так, как одна эта скудная лампадка, будто всю его прошлую жизнь загасил какой-то злой волшебник. И хотя за стенами арагонского монастыря не свирепствовала «черная смерть», Яго постоянно терзали неразрешимые вопросы о том, что произошло в Севилье. Где-то вдали маячила угрожающая тень доньи Гиомар, и он, удалившийся от мира, ждал и ждал вестей из южной столицы. А душу терзали три невосполнимые потери: разлука с Субаидой, гибель Фарфана и Исаака.

Три недели спустя после прибытия в Вируэлу Яго посетил долину Аньон, куда ездил на муле, которого ему дал брат келарь. Рука все еще была на перевязи, но уже почти не болела. Там, у источника, где располагались каменоломни, находилась деревушка Фарфана, в которой жила теперь семья его младшего брата, невероятно похожего на незабвенного Эрнандо. Брат был священником в местной часовне, они тепло пообщались, Яго рассказал ему о горькой участи своего слуги и учителя, заменившего ему отца. Передал кошель с частью награды от короля дона Альфонса и прожил пару дней с этими простыми людьми, которые так любили Фарфана.