Кольцо императрицы - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Волконский cтр.№ 72

И Косой чуть заметно сам для себя начал придвигаться с замиранием сердца, следя за тем, чтобы человек не проснулся. Но тот лежал все по-прежнему, вытянув ногу и поджав другую, и по-прежнему дышал ровно, с присвистыванием.

У Косого был уже в руках флакончик с эфиром наготове; вот он подполз совсем близко; оставалось только перенести руку и дать понюхать эфир. Князь открыл стеклянную трубочку и, не дыша и инстинктивно рассчитывая свои движения, начал тихонько поводить флакончиком у носа спавшего, лицо которого он все еще не мог разглядеть, потому что для этого ему нужно было подняться. Так, сзади он дал спящему дышать некоторое время эфиром и, когда наконец услышал дыхание, еще более ровное, отнял руку с флаконом, закрыл его и попробовал двинуть спавшего за плечо. Тот продолжал дышать все тем же ровным дыханием глубокого сна. Князь Иван толкнул его еще раз. Человек спал.

Тогда князь Иван, не меняя положения, ощупал рукою, есть ли у него на груди замшевая сумка, в которых возились обыкновенно секретные письма. Он расстегнул спящему камзол, засунул под него руку и невольно остановился: сумка была в его руке.

Князь Иван помнил потом, как в эту минуту каждый звук, каждое движение были слышны ему. Он отчетливо различал и биение своего сердца, и тихое шуршание сена, и то, как чмокнула ногами лошадь, переставив их в грязи на дворе, и, главное, различал беспрерывное дыхание спавшего. Он уже, не разбирая ничего, отрезал сумку и, сунув ее в карман, поспешными, быстрыми шагами кинулся вон из сарая.

Степушка ждал его на дворе с нерасседланными лошадьми.

Они тихо отворили ворота, вывели лошадей, вскочили на них и, что было духа, помчались назад к Москве, не заботясь теперь о силах Красавчика и Ярого, зная, что они донесут их не более как в полтора часа времени до Москвы.

И в самом деле, в третьем часу ночи они уже подъезжали к дому Бестужева, где в окнах кабинета Алексея Петровича виднелся еще свет. Он не ложился спать.

Князь Иван соскочил с седла и уверенно стал стучать в большие двери парадного подъезда. Через несколько минут дежурный лакей, спавший одетым в сенях, встретил их со свечою в руке, и князь Иван, как был забрызганный грязью и в высоких дорожных сапогах, поднялся наверх к Бестужеву, знакомой дорогой прямо к нему в кабинет. Остановился у двери и постучал.

– Войдите! – послышался голос Бестужева. Алексей Петрович сидел у своего стола с ретортами и при свете сильной, с рефлектором, лампы, смотрел на кипевшую пред ним в металлическом кубе жидкость, пахнувшую спиртными парами, когда вошел князь Иван.

– Как? уже вернулись? – спросил он. – Скоро. Не ждал я вас так рано. Что же, неужели удачно?

Князь Иван держал в руках заветную сумку.

– Сейчас, – сказал Бестужев, – погодите, не могу отойти! – и он снова стал смотреть в кипящий куб, изредка помешивая в нем.

Потом он, не торопясь, слил жидкость в реторту, поставил ее вместо куба на спиртовую лампу и, поместив ее в должное положение, тогда только обернулся к князю Ивану.

– Ну, благодарю вас, давайте! – сказал он, весело улыбнувшись, – молодцом сработали.

Князю Косому самому было весело. И как ведь это все просто произошло! Давно ли, кажется, он был в этом же кабинете, собираясь только уезжать, и вот теперь все уже сделано и все уже готово, и он может отдать письма Бестужеву.

Алексей Петрович взял у него сумку, подошел к письменному столу и раскрыл ее. Но с первого же письма, адрес которого он прочел, глаза его раскрылись широко, и он стал быстро перебирать остальные, выбрасывая их на стол.

– Это – не то! – проговорил он наконец. – Вы знаете, что вы мне привезли тут?

Но в это время внизу, где было помещение князя Ивана, раздались шум, треск, что-то непонятное, необъяснимое, заставившее вздрогнуть князя Ивана и Бестужева, вдруг склонившего голову и прислушавшегося.

Трудно было Ополчинину выстоять и выдержать допрос государыни во время маскарада, но еще труднее было пережить ему то, что последовало затем.

Он был самолюбив, завистлив и от природы злобен. А тут как раз было где разыграться именно уязвленному самолюбию, зависти и поднявшейся вследствие их злобе. Сначала, когда он встал с колен и опомнился от своей растерянности, под влиянием которой, как думал он потом, он произнес отчаянное, позорное слово «виновен», он как будто не поверил в то, что случилось. Но доказательства явились сейчас же. С мнительностью болезненного самолюбия он во всех окружающих сейчас же по их взглядам, улыбкам и двум-трем долетевшим до него словам увидел своих смертельных врагов, которым он тут же решил отмстить, отмстить за то, что они были свидетелями происшедшего с ним.

Но, конечно, они были ничто в сравнении с тем, кто теперь составлял их центр, а вместе с тем и главный предмет злобы и ненависти самого Ополчинина, – с князем Косым, который казался ему низким и гадким интриганом, безжалостно и недостойно поступившим с ним.

Он стоял тогда у окна, не зная, куда глядеть и куда идти, сознавая только одно, что не пропустит этого даром князю Ивану. И вдруг подошедший Лесток как бы пробудил его и вернул вновь к действительности.

Он на другой же день, как было сказано, отправился в назначенный час к лейб-медику, и они условились. Ополчинин должен был ехать через несколько дней в Ригу с поручением, которое было способно погубить самого Бестужева.

Лесток еще в маскараде сказал Ополчинину, что если тот способен будет выполнить свое поручение, он может рассчитывать на то, что его дело примет иной, совершенно новый оборот. В самом деле, расчет, заключавшийся в этих словах, мог быть верен. Холодно обсудив происшедшее, Ополчинин понял, что главною двигательною силою был тут Бестужев. Потеряй только вице-канцлер доверие государыни – будут уничтожены и его «клевреты». (Так он мысленно называл князя Ивана.)

Ополчинин с наслаждением взялся способствовать падению Бестужева и готов был, как и выразился он Лестоку, на всякую «хитрость».

Решено было, что он после нужных приготовлений выедет немедленно. Эти несколько дней ожидания он провел один-одинешенек. Товарищи как-то вдруг изменили свои отношения к нему и молча обходили его. Кажется, собирался их суд над ним.

В это время отчужденности и одиночества злоба Ополчинина далеко ушла вперед. Он вполне сознавал, что план, избранный Лестоком для своих целей, очень хорош и может достичь результата, но ему, Ополчинину, этого казалось уже мало. Бестужев Бестужевым, а он хотел свести свои счеты непосредственно с князем Косым, и свести так, чтобы они были покончены раз навсегда.

Мало-помалу все ушло у него на второй план, и остался один только Косой, счастливый, довольный и наслаждающийся своим счастьем.

Ополчинин посылал к Соголевым узнать, что там у них, и получил известие, что Сонюшка самой императрицей назначена теперь в жены Косому. А Сонюшку он привык уже считать своею и был так уверен в этом, что твердо высказывал свою уверенность тогда ей в маскараде же, почти пред тем, как его нашли и позвали в зал, и в фойе. Он еще хотел «ускорить» свадьбу.