У чужих берегов - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Лосьев cтр.№ 41

Спина была покрыта поперечными белыми полосами-рубцами...

– А теперь ишо покажу фокус... Что бы такое найти? Ага – вот...

Под кроватью лежал какой-то длинный сверток. Климов вытащил его и с видимой натугой поднял обеими руками над головой.

– Глядите...

Я едва не вскрикнул: белые рубцы на спине стали кроваво-красными, яркими...

– Шомпола, – кратко пояснил Климов, опуская сверток на койку, – десять лет прошло, а под натугой – обратно сказывается. Шомпола... Захаркино угощеньице...

– Разверни сверток-то, Арсентий! – обернулся Дьяконов, собиравший полусгоревшие документы, сидя на корточках возле печки.

В свертке оказалось девять разобранных винтовок. Приклад десятого ствола валялся на подоконнике...

– Арсентий, сыпь в сельсовет. Тащи сюда вашу власть да Тихомирова... А мы тут бумажками займемся...

Климов ушел. Бумажки оказались очень интересными. Это были обгоревшие по краям «удостоверения личности», заменявшие тогда паспорта, с алтайскими штампами и печатями.

– Кайгородовщина? А, Виктор?

– Черт его знает! Может, и добытинский посланец... Откровенно говоря, не думал, что из Захарки Сизых выйдет «посол». Считал его просто зауряд-бандитом...

– Давно ты его знаешь?

– Да, чтобы не соврать, с двадцать второго. Я тогда на Алтае работал. Оперативником. А Захарка разбойничал. Резал коммунистов, жег аулы, угонял стада... «Штаб» его бандешки помещался в «поместье» Степки Поливанова – это папаша Федькин. Был такой скотопромышленник... Сизых – брат супружницы старшего Поливанова и зятек местного Крюкова. Родом-то он «тутошний»... Воскресенский. Здесь его многие знают. Вот оно, Гошенька, как переплелись люди и годы... Эта встреча с Захаркой – третья по счету. В первый раз ушел Захар с моей пулей в ягодице. Второй раз – я в больнице три месяца провалялся. А Захар сгинул. Рассказывали, что подался в Монголию... До поры до времени. Но вот, видимо, и пришла пора... С родных мест жареным потянуло... – Дьяконов выглянул в окно. – Ага! Наши едут. Ну, давай быстренько запротоколим всю эту историю и поедем Федьку допрашивать... Ох и возмужал, гаденыш! По первому взгляду и не узнаешь!

Допрос Федьки длился всю ночь...

Я слушал ровные бесстрастные вопросы Дьяконова и сбивчивые, путаные и трусливо-слезливые ответы Федьки... И передо мной одна за другой вставали картины, словно вызванные к жизни из повести далеких времен... Тысяча девятьсот двадцать второй год. Затерявшееся в предгорьях алтайских белков, среди необозримого моря пастбищного травоцветья, поместье богатейшего скотопромышленника Поливанова, где председателем сельсовета бывший полицейский урядник. И царит над этой «советской властью» Степан Поливанов. «Сам». Суров и жаден вдовый скотопромышленник. Большая у него семья, воспитанная в страхе божьем, а в семье нелюбимый сын – десятилетний Федька. Золотушный, веснушчатый, болезненный и трусливый. Папаша бьет нелюбимого походя, и Федька платит папаше трусливой злобой...

Ночью приезжают в аил темные люди с винтовками за плечами. Люди пахнут конским потом, гарью пожаров и кровью... Они пригоняют тысячные стада овец и в поливановском кабинете, обставленном монгольской мебелью с резными драконами, слюнявят беленькие червонцы, те, что на полтинник дороже царского золота... Потом люди, пахнущие кровью, неслышно исчезают, а по безвестным горным дорогам тянутся в разные концы края бесконечные вереницы баранов, тавренных новым клеймом – буквой «П»...

Но... всему приходит конец. Наступает однажды роковая ночь. Трещат винтовки и револьверы, бухают ручные гранаты... Утром свалившиеся с гор другие люди, в суконных шлемах со звездой, стаскивают в кучу трупы, перекликаются:

– Вот он – председатель! Нашли! А патронов, патронов-то!

– Слышь, а «самого-то» нашли?

– В наличности... Только што не допросишь. Его клинком укоротили. И сынки... тоже в наличности.

Кто-то с сеновала кричит:

– Товарищ командир! Мальчонка в сене... Сомлел, бедолага!

– Как те звать, малец? Да очухайся! На-ка, выпей кулацкой медовухи для духа.

– Дайте его сюда! Ты чьих, мальчик?

– Фе-едька я... Поливанов.

– Вона! Меньшой, нелюбый! А Захарку Сизых разыскали?

– Нет... обратно ушел.

– От гад! Витьке Дьяконову руку и ногу прошил!

Новая жизнь у Федьки Поливанова. Детдом. Комсомол. Школа. Новые люди окружают, новые интересы. Не жаль Федьке алтайской «гациенды». Не жаль нелюбимого отца. Вырос там Федька на подзатыльниках да на отцовской плетке, а кто о крученом ремне жалеет? Так и прошло десять лет... Но вот случилось, что словно из-под земли появился забытый дядя – брат давно умершей матери.

– Дядя Захар! – испугался Федька. – Ты живой?

Дядя Захар легонько хлопнул Федьку по плечу.

– Ишь вырос, племяш! Ну, айда со мной. Потолкуем... Только, если жить хошь... понял?

Федьке очень хотелось жить. И стал Федька Поливанов кулацким агентом-соглядатаем. Природная трусость победила комсомольскую выучку.

…При помощи Федьки мы быстро установили всех претендентов на алтайские документы и винтовки. Ночь была хлопотливой, но прошла «без звуковых эффектов», как сказал Дьяконов.

– Ну, кажется, все. Поедем домой. Кстати, Виктор, ты где же остановился? Я вчера пытался тебя разыскать, да не сумел.

– Эх ты, а еще – следователь! У нового приятеля – церковного старосты Воскобойникова.

– Ты? У этого?!

– А что? Прекрасный человек. Кладезь легенд и преданий. Скот не режет, в решениях осторожен. Избирательных прав, к сожалению, не лишался почему-то… Если будет просить у тебя рекомендацию в партию, воздержись, – Дьяконов расхохотался. – Зато, какие пуховики! Пышки-шаньги! Мед! А дочка!

Я рассердился.

– Брось балаганить! Как ты раскопал эту авантюру Захара Сизых?

– Да чего ее раскапывать было?! Все очень просто: когда местные церковники узнали, что Тихомиров разъярился и поставил в районе вопрос о закрытии церкви, сиречь о лишении их в будущем безгрешных доходов, они воспылали горячей симпатией к советской власти. Воскобойников еще до нашего с тобой выезда сюда негласно поделился со мной сведениями о появлении в селе матерого черта – Захарки Сизых... Так что я тут совершенно ни при чем. Зато вот ты! У тебя здорово получилось. А мне жаль...

– Чего жаль?

– Развенчанной легенды... Я – романтик. Ты же знаешь.

– Я знаю, что ты прожженный индивидуалист! Опять ушел от меня в сторонку! Хорош романтик! И черт бы ее побрал, эту легенду! Надо все же закрыть церковь!

– Ерунда! Рано. Напротив – попа сюда надо. Хорошего попа. Просоветского и пользительного. Вот так, Гошенька!..