Хан с лицом странника - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Софронов cтр.№ 77

Раны хоть и болели, но не настолько, чтоб с Москвы съезжать. Дела там горячие начинались и можно было пользу немалую извлечь, окажись он там. Только не мог Алексей Данилович терпеть далее подозрительный царский взгляд, губы, искривленные недоверием, и все чаще вспыхивающие лютой злобой серые водянистые глаза, длинный, словно что-то вынюхивающий нос, тонкие белые пальцы, снующие по угреватому лицу, постоянно скребущие быстро редеющие волосы. Все стало вдруг неприятно в любимом некогда царе, и он уже не мог держать это чувство в себе, скрывать от других, боясь ненароком проговориться, уличить самого себя. Уж лучше в поле под стрелы и кривые сабли, чем под немигающий Царский взгляд в тишине пустого и всегда жарко натопленного дворца. От жары случалось постоянно потеть боярину, ощущать на спине и животе липкий, дурно пахнущий пот, причинявший ему чисто телесные страдания и желание быстрее уйти их дворца, оказаться в своей прохладной горнице, где и дышится-то легче.

Но усилившаяся неприязнь к царю Ивану появилась не вдруг и не сразу, а вызревала, как побег на грядке, проклюнувшийся на свет и постепенно наливающийся новыми силами на благодатной почве, кормящаяся непрестанными рассказами о царской изменчивости, коварстве и похотливости.

Алексей Данилович и сам был охоч до девок, но трогать замужних баб считал наипервейшим грехом и другим того не прощал. А за Иваном Васильевичем грех этот водился и раньше, а последние годы он начал отличать именно замужних, зная, что не могут мужья их заступиться, слово ему поперек сказать. Кто противился, отправлял в поход или на воеводство дальнее, послом в иные страны и мало ли куда мог спровадить царь огромной державы одного человека, чей неосторожный, неприветливый взгляд не понравился вдруг ему.

Алексей Данилович начал вспоминать как царь Иван, бывая у него в гостях, пялился на жену бесстыжими глазами, а потом отправлял его то в Ливонию, то в Дикое поле… Гнев прилил к голове, но он справился, криво усмехнулся и тихо проговорил про себя: "Ну, царенька, прохвост ты, а не государь православный! Пес блудливый и смердящий, если только все было так, как мне видится". Он начал подсчитывать, когда и кто из детей его родился и через какой срок, но почти сразу запутался, осадил себя, переметнулся на другое. Вспомнились разговоры с новгородскими купцами, которым тоже хотелось большего постоянства в царских делах и поступках.

Не любил он их торговое отродье за вороватые глаза, загребущие руки, тянущие к себе все подряд, ничего не пропускающие мимо. "Кто смел, тот и съел!" — шутили они друг перед другом, выхватывая из-под носа товары подешевле, подряды на рыбу, муку, пеньку. Их неопрятность в еде, животная всеядность отталкивающе действовали на Басманова, стоило очутиться ему за одним столом с кем-нибудь из местных или заезжих мужиков с торговой сотни. Но и без них не обойдешься, как не крути, но от разговора не увернуться. Провиант ли закупить, сукна ли на одежду, или оружейный припас, а все с ихним братом толковать требовалось. Потом они уже сами тянулись к нему на двор, широко улыбаясь, лезли целоваться, расспрашивали о житье на Москве, делились своими бедами.

С одним из них, Саввой Заевым, он даже сошелся. Тот не набивался в родню и не тыкал под нос толстым кошелем, зато всегда выказывал уважение и услужливость, тут же раскланивался и уходил, как только хозяин вставал из-за стола. Он вез с Новгорода тонкое английское сукно, которого в Москве ткать не умели. Ему же они доставались от купцов, возивших товары с Архангельска, куда захаживали суда из Англии. Если жил Савва на Москве месяц, другой, то обычно раза три захаживал к Басманову на беседу.

— Вот ведь какой обычай пошел, — возмущался он, явившись как-то раз с разбитым носом и рассеченной щекой, — только начали мы торговлю с приказчиком моим, как идет мужичища саженного роста и ко мне. Говорит, так и так, положено с тебя, купец, пошлину взять. Я ему объясняю, мол, платил уже на торговом дворе, когда приехал. Меня там и записали в особую книгу и товар весь свой указал. А он толкует, дескать, то за товар платил, а теперь за место положено. Я подумал, подумал и отдал сколь просил.

— А много ли тот мужик просил, — поинтересовался Алексей Данилович, прикидывая про себя определить доход Заева.

— Да не так, чтоб много, но и подходяще, — ушел от прямого ответа купец. — Заплатил, значит, ему. И часу не прошло, как другой тянется следом и толкует мне, будто за сторожей платить надо, которые нас от воров стерегут. Уж тут я возмутился, кулаками замахал. А он кликнул еще двоих и взяли меня в клещи. Один кинжалище достает и мне в пузо тычет. Зарезать грозится, если деньжат не скину. Хоть караул кричи.

— Надо было бы и крикнуть.

— Зачем мне мертвому караул нужен? Их поймают нет ли, а я с распоротым брюхом живи потом, как получится. И этим дал, что просили. Только через короткий срок еще двое приперлись с такими же воровскими харями. Спрашивают, какой у меня товар. Английский, говорю им. Нельзя, говорят, сегодня английским торговать. Как так нельзя? Кто не велит? Московская сотня не велит, они мне отвечают. А мое, какое дело? Или барыш плати за английский товар, или уматывай отсюда, мне эти воры говорят. Не выдержал и огрел одного по башке кулаком. А кулак-то у меня, Алексей Данилович, сам видишь какой! Уложил того на месте. Зато второй, дружок его, меня колотушкой огрел и еще бы мог, да приказчик мой подсобил, помог отбиться.

— Так разве стрельцы царские не ходят по базару? Не приглядывают за порядком? — удивился Басманов.

— Стоят в сторонке и на нас поглядывают. Как те двое убрались, так и они подошли. Мол, чего мы не поделили? Рассказал им все как есть, а они послушали и дальше пошли. Сами ладьте с народом, говорят. А ихнее дело воров ловить. Разве то не воры были? — Савва сокрушенно поскреб в затылке и тронул распухший нос.

— И чего же теперь делать думаешь?

— А чего тут думать? Или свою охрану нанимать и деньгу им немалую платить, или обратно домой подаваться. Худо у вас тут на Москве стало, — вздохнул купец.

— Слышал я, что проказничают мужики, но не думал, будто среди белого дня грабить в открытую могут…

— Могут, еще как могут. Ты бы, батюшка, царю донес о том. А то ведь все приезжие съедут с Москвы. Кто торговать в убыток себе станет?

— Да… Дела… Будет ли толк с того, что донесу царю? Царь прикажет сыскать тех воров, а найдут ли? Ты на них покажешь?

— Да я бы показал… — Купец замялся, — так, поди, у них и дружки есть. Потом порешат меня в темном переулке. Вот их бы схватить на месте, когда они других щипать станут.

— Трусоват ты, Савва, однако, — хмыкнул Басманов.

— Я панциря не ношу, не в стрельцах хожу. Пистоля и того нет. Мое ли это дело расправу чинить? Мое дело торговать!

— Поди, разберись сейчас кому чем заниматься, — Алексей Данилович побарабанил пальцами по столешнице, — времечко нынче смутное, тяжкое. Не знаешь, чего и откуда ждать.

— Доброго ждать нечего, — осмелел неожиданно Савва, — покамест нас, купцов, за людей не считают, а каждый норовит урвать с нашего брата поболе, жизни доброй не будет. Наши мужики сказывали, что в Ревель ездили, у ляхов бывали, так у них там торговые люди — наипервейшие в государстве. К ним все с поклоном и с почтением. Будь ты хоть князь или царев человек. Плати за товар сколь положено, и весь сказ. Я же здесь на Москве многих бояр знаю, но лишь ты, Алексей Данилович, по-людски со мной разговариваешь. А другие — как с собакой, — купец смахнул невидимую слезу, тяжело вздохнув.