— А толку, что скажешь? Все одно, отвертятся! Ты их лучше спроси, почему никакой грамоты или писульки от своего хана не везут? Никак через наши земли едут. Толмач задал вопрос и Карача-бек поспешно ответил:
— Мы за товаром едем в Казань. Какая грамота у купца может быть?
— Понятно, купцы, значит. А чего покупать едут, — воевода явно не поверил тому, что услышал, — видывал я купцов всяких, не больно-то вы на них похожи. — В ответ гости пожали плечами, как бы говоря, тебе видней.
Тогда воевода спросил Едигира:
— Случаем, не знаешь гостей наших? Но Едигир покачал головой, уставившись себе под ноги.
— Ладно, иди, отдыхай покамест. Гостей, — кивнул в сторону Ефима Звягина, — на постой определи, будь они трижды неладны. Принес их черт по нашу душу, таких глазастых. Смотри, чтобы с моего двора ни ногой в городок! А то навалится ночью сотни две вот таких "купцов", а эти "гости" им ворота откроют, — и он бросил недобрый взгляд на не перестающего улыбаться Соуз-хана, который тут же заговорил доверительно:
— Много денег с собой есть, могу девку вашу купить. В моем гареме была одна с ваших краев, шибко сладкий девка была… — Но потому, как воевода грозно сверкнул глазами, тут же замолчал и испуганно посмотрел по сторонам.
— И где же та девка теперь?
— Брату подарил. Просил ее шибко, вот и подарил.
— Веди их с глаз моих, — чувствовалось, что воеводе нелегко давалось спокойствие в разговоре, и Ефим Звягин, подталкивая в спину гостей, поспешил увести их из горницы.
Едигир вышел следом и в сенях столкнулся с замешкавшимся там Соуз-ханом.
— Будто раньше встречались с уважаемым, — проговорил тот, поправляя кушак. Его узкие глаза уже не улыбались, а смотрели настороженно исподлобья.
Едигир, не проронив ни слова, прошел мимо, сильно толкнув его плечом, и дойдя до конца воеводского подворья, оглянувшись назад, остановился и долго смотрел, как шли через двор Карача-бек и Соуз-хан, с любопытством озираясь по сторонам.
Он ждал нечто подобное не сегодня, так завтра, но должен был встретить людей из своей земли и то, что это оказались его давние недруги, подтверждало мысль Едигира — он окончательно стал чужим и ненужным своему народу. Теперь там другой хан, и никто не вспомнит о нем бывшем хане Едигире, можно забыть свое имя. Теперь для всех он — Василий, Тимофеев сын.
Но жила еще в нем, не покидая, острая боль несогласия с происходящим, которую постоянно носил с собой и не мог избавиться, как от старых стертых сапог, она мучительно душила, терзала его. Верно, он и умрет с этой болью, не сумев от нее освободиться. Пусть будет так…
Он не заметил как чуть не налетел на торопливо идущего ему навстречу Тимофея.
— Батюшки, святы, живым вернулся! — закричал тот, ткнувшись мокрой от дождя шапкой ему в плечо, — а мы уж и не чаяли дождаться тебя. Думали, точно, или в лес обратно подался, или зарезали тебя басурманы.
Едигир усмехнулся и с неожиданной для себя радостью прижал его к себе, выкатившиеся из глаз слезы смешались с каплями дождя, беспорядочно падающими на лицо.
— Возьмешь к себе? — спросил у Тимофея. — А то к Алене в дом идти не хочу.
— Отчего ж не взять, ты у нас теперь герой, сам воевода про тебя мужикам говорил. — И они пошли в дом, где когда-то он жил на постое. Но неожиданно вечером пришла Алена, ворчливо заявившая с порога:
— Вернуться вернулся, а глаз не кажешь. Али чужие стали совсем? — Едигир смущенно заулыбался, запустил ручищи под шапку, не зная, что и ответить, а она продолжала. — Собирайся, пошли! Щи стынут. Дома обо всем расскажешь. — И под насмешливые взгляды мужиков Едигир смущенно поднялся и неловко зашагал вслед за Аленой. Она без умолку тараторила на ходу и про дурную погоду, и про свою работу на воеводском дворе, рассказывая обо всем понемногу и сразу.
… Оставшись одни в доме, куда их отвел сотник, Карача-бек и Соуз-хан огляделись, подошли к большой печке, жарко натопленной по случаю непогоды, и долго разглядывали причудливые изразцы, Соуз-хан даже заглянул в топку, пытаясь определить, откуда идет тепло.
— Никак не могу понять, где костер у них тут? Карача-бек, которому уже приходилось видеть печи, снисходительно посмотрел на него:
— Дрова сгорели, а тепло осталось, неужели не поймешь?
Но сколько он не пытался объяснить Соуз-хану устройство печи, тот только бестолково таращил глаза, несколько раз повторил слово "шайтан", а потом и вовсе утратил всякий интерес к таинственному сооружению.
На кровать он тоже отказался лечь, а постелил овечий тулуп на пол и устроился прямо там. Едва собрались спать, как в дверь кто-то осторожно постучал. Карача-бек вытянул из ножен кинжал и, не слышно ступая, приоткрыл ее. Выглянул в сени. Там стояли два мужика, смущенно улыбаясь, переминаясь с ноги на ногу.
— Менять хотим, — сказал один из них, — и протянул Караче-беку мешочек соли.
Тот взял, лизнул ее, удовлетворенно кивнул головой и знаком пригласил пройти в горницу. А затем спросил, подбирая русские слова:
— Что надо? — и потряс мешочком.
— Деньги, — ответил первый, — меха можно. Карача-бек глянул на Соуз-хана как бы спрашивая у него одобрения, а потом полез в кожаный кошель и, вынув оттуда несколько золотых монет, поднес их близко к глазам мужиков и тут же убрал руку, проговорив:
— Соль — нет! Ружье надо, — и для верности надув щеки, несколько раз сделал губами "пуф-пуф". Мужики хитро переглянулись и спросили:
— Сколько?
Карача-бек поднял три пальца, показывая, что даст три золотые монеты за ружье, но мужики выкинули десять пальцев. Карача-бек — четыре, они — восемь, сошлись на пяти. После чего мужики так же незаметно исчезли, не забыв прихватить с собой мешочек с солью. Соуз-хану эта затея не понравилась с самого начала, и он попробовал отговорить своего спутника от задуманного.
— Дались тебе эти ружья, в Казани бы купили. А тут неизвестно еще, чем дело кончится.
— В Казани с нас по тридцать монет за ружье возьмут, а могут еще и негодное подсунуть. А здесь, считай, даром берем.
— Тебе видней, — ответил Соуз-хан и укрылся с головой теплой попоной.
Мужики отсутствовали довольно долго. Но вот Карача-бек услышал как скрипнула входная дверь, а потом появились и они, тяжело дыша, поставили на пол горницы два ружья. Визирь придирчиво осмотрел их, заглянул в ствол, дунул для верности и, поколебавшись, протянул пять золотых монет. Мужики взяли их, но потом, вопросительно посмотрели на него:
— А за второе?
— Мы же говорили пять.
— За каждое пять!
С вздохом сожаления Карача-бек достал еще пять монет, но не спешил отдавать и показал рукой, будто бы он насыпает порох через дуло и следом вгоняет пулю. Мужики поняли, но развели руками, мол, нет ни того, ни другого. Тогда Карача-бек забрал с ладони монету и четыре подал им.