— Ну, а раз все слышал, так и нечего в прятки играть. Жить хочешь? — без обиняков резанул неожиданным вопросом и уставился горящим взором на Вэли-хана.
— Всякая тварь жить хочет, — в раздумье ответил тот, — только живут почему-то по-разному…
— Это я и без тебя знаю, — непочтительно перебил его Кучум. — Мне донесли, что тут с тобой сыновья твои в плен угодили. Так?
Вэли-хан тут же поник, и Кучум понял, что попал в самую точку, в самое больное место гордого пленника.
— Вижу, что так, — продолжил он, — я вам зла не желаю, и лишняя кровь мне ни к чему. Мог сегодня в том убедиться…
— Уже убедился, — вдруг перебил его пленник, оправив рукой седую бороду, — стар я для хитрых речей. То с молодыми можешь петлять, как заяц по снегу. А мне скажи напрямик, чего хочешь от меня. Если детям моим жизнь сохранишь, то на все пойду.
Кучум, чуть склонив набок голову, словно заново увидел старого хана. И с торжеством отметил, что его замысел удался.
— Ну, что ж… Без хитростей, говоришь, давай без хитростей. Согласен. Я сейчас тебя отпущу… — Вэли-хан от неожиданности вскинул голову, и его рука, до того без конца оглаживающая бороду, застыла в воздухе.
— Да, не удивляйся. Отпущу и даже коня верну, и оружие, и десяток нукеров дам для охраны. Но сыновья твои останутся тут. Помолчи, — резко остановил Вэли-хана, который готовился что-то возразить. — Я и сам был в молодости заложником. Да, всякое было, но, как видишь, жив.
Пленник тяжело вздохнул и опустил голову.
— Ты, хан, поедешь по соседним улусам и уговоришь беков и мурз не выступать в поддержку самозваных правителей. Напомни кому обиды, ими нанесенные, кому от меня милостей пообещай. Ты своих соседей лучше знаешь. Понятно? Кто пожелает стать другом мне — милости просим. Даю тебе два дня срока. Потом найдешь меня и до занятия столицы будешь рядом. Если через два дня не вернешься, то… — Кучум сухо щелкнул пальцами. — Вопросы будут?
Вэли-хан молча качнул поникшей головой. Когда Вэли-хан, попрощавшись с сыновьями и племянниками, покинул лагерь, Кучум проводил его долгим взглядом и сказал тихо стоящему рядом Алтанаю:
— Вот всех бы их так переловить, да и на привязь посадить. А?
— Так в чем же дело? — Простодушно откликнулся тот. — Прикажи только.
— Да нет. Мы иначе поступим. Зачем мельнику мышей ловить, когда кошка есть. Пусть и они теперь друг друга ловят и на цепь садят. Понял?
— Понял, — с готовностью согласился Алтанай, — а когда всех поймаем, то что делать станем?
— Песни петь тогда станем, — захохотал Кучум, — только не скоро еще это случится. — И медленно пошел прочь.
На самом краю лагеря стояла отдельно от других палатка, где помещалась тщательно охраняемая Зайла. Вот к ней-то и направился довольный событиями сегодняшнего дня, немного усталый Кучум.
Зайла неподвижно сидела у противоположной от входа стены, подобрав под себя ноги. Она только взглянула на вошедшего брата и продолжала оставаться в том же положении.
Кучум сделал несколько шагов по направлению к ней и остановился. Затем опустился на свободную подушку и спросил:
— Все грустишь? — Сестра не ответила. — Ничего, скоро возьмем их главный город, и тогда я разрешу жить тебе, где хочешь.
— А как же мой муж? — подала Зайла, наконец, голос.
— Нового выберешь. Их к тебе много пожалует. Поверь моему слову.
— Нет уж. Спасибо. У меня есть сын и негоже его бросать.
— Ничего, и с сыном возьмут, — упрямо гнул свою сторону Кучум.
— Чего ж меня не спросишь — нужен ли мне другой муж?
— Ой, сестра, — вздохнул хан, — многое в этой жизни не от нас зависит.
— Я никогда не прощу тебе этого, — вспыхнула Зайла.
— Ну, это твое дело. Не горячись. Скоро решительное сражение. Как все закончится, один Аллах знает… — И, не дождавшись ответа, он вышел.
ЭХО ОГЛОХШЕГО БУБНА
На высоком холме, у слияния двух великих сибирских рек — Иртыша и Тобола, находилась священная роща всего сибирского народа… Здесь жили главные шаманы, охраняющие изваяния богов, оставленные еще древними людьми много, много лет назад.
Из кедровых стволов были вырублены бог Пайпын, бог Хума, с серебряными рогами на голове, отдельно от них высился лысый хитрец, покровитель охотников бог Какына.
У их подножья, лежали многочисленные приношения, складываемые здесь не одно столетие. Каждый воин, возвращающийся из похода, считал своим долгом положить самую ценную добычу своим богам, чтобы и в следующий раз принесли ему удачу. Были здесь серебряные блюда из южных стран, драгоценные кубки из полуночных земель, разное оружие и сверкающие на солнце камни лежали на земле.
Сами шаманы жили подаяниями, и никто из них никогда не взял в руки копья или лука для охоты, не закинул сети в реку. Они были на содержании у своего народа.
Даже их жизнь не принадлежала им самим. Как только отзвучит последний, положенный шаману прорицателем, бубен, вместе с его ударом кончалась и жизнь шамана. Он ложился под дерево и уже не вставал. Рядом с шаманами жил большой черный священный козел, рога которого увиты лентами и украшены золотыми пластинами. Не так боялись охотники встречи в лесу с медведем, как взгляда агатовых козлиных глаз: на кого он глянет или приблизится — того ждет на другой день немедленная смерть.
Лишь раз в год собирались на священной горе все сибирские племена для большого праздника. Да еще при начале войны разжигали священный костер и молили богов послать удачу их народу.
Завтра должно произойти решающее сражение между объединившимися между собой отрядами сибирских народов с вторгшимися в их земли ненасытными степняками.
Со степняками пришли их шейхи, которые грозились повесить сибирских шаманов на деревьях, а их богов сбросить в воду.
Едигир и Бек-Булат сидели на земле перед не зажженным еще священным костром. Рядом расположились полукругом прибывшие на битву ханы и беки из сопредельных земель.
Чуть в стороне со своими братьями и детьми степенный Епанча. Гордо подняв голову, посматривает храбрец Ебалак. Рядом с ним упрямо хмурит мохнатые брови Темир-бек.
По другую руку от Едигира сидит его давний друг Умар-бек, чуть дальше, закрыв глаза, думая о чем-то своем, посеченный во многих схватках Качи-Гирей с многочисленными родственниками своими. Хитрый Ураз-Бакий примостился у самого костра и стреляет глазами по сторонам, прикидывая что-то в уме.
Ниже по склону расселись старейшины из вогульских родов. Отдельно от них на оленьей шкуре в богатых праздничных одеждах князь Демьян, издавна ведущий дружбу с русскими купцами. Вокруг него примостились три шамана, приплывшие с ним.
Сзади вторым полукругом заняли места вагайские князья, вперемешку с беками карагайскими, а совсем в стороне робкие терсяки и ишимцы.