Промчались под самыми стенами, низко пригнувшись к седлам.
Прилив — отлив. Уже мчатся обратно, радостно скаля зубы.
Прошла вторая сотня, успевшая зажечь паклю на концах своих стрел. Небо покрылось коптящими и чадящими факелами. И вот они сыплются через головы защитников внутрь крепости. Сотня несется обратно.
Пошла следующая…
Хан, отъехав чуть в сторону от стен городка, внимательно наблюдал за начинающимся сражением. Сотни действовали умело, без малейшего сбоя и перерыва меж атаками. Не ожидавшие столь стремительного натиска, защитники едва успевали отстреливаться. Но их стрелы совершенно не угадывались за тучами стрел, сыплющихся со стороны атакующей конницы. Уже несколько голов скрылись за забором и больше не показывались. Горящая пакля подожгла городок изнутри, и в нескольких местах одновременно вспыхнуло пламя.
Конники не истратили и половины запаса стрел, когда трубачи подали сигнал к общей атаке. Поднялась и опустилась тяжелая колотушка барабанщика, и над полем поплыл тягучий звук, заставляющий быстрее бежать кровь от сердца к конечностям. Стонут трубы. Гудит огромный войсковой барабан. Неудержимо несутся к стенам наездники…
Миг… и они перемахнули через стены крепости. Летят в стороны бревна от ворот. Распахиваются тяжелые створки. Первая крепость на сибирской земле пала…
Кучум неторопливо въезжает внутрь маленького городка, брезгливо поджимая губы при виде тел защитников со стрелами в горле и груди. Его Тай осторожно переступает стаканчиками точеных копыт через трупы. Несколько зарубленных сибирцев лежат в неловких позах, выбросив руки, сжимающие сабли, копья… Мертвое селение… Ни женщин, ни детей в убогих землянках, Там уже шарят воины в поисках добычи, Что-то тащат наружу, засовывают в свои мешки, торбы.
Хан слез с коня и, не выпуская повод, заглянул внутрь убогого жилища. Смрад и зловоние ударили в нос, и он тут же отпрянул назад, Сплюнул, и взгляд его уперся в кучу костей, в беспорядке разбросанных вокруг. Ему захотелось быстрей уйти из нищего селения, которое вскоре должно перейти в его руки.
Но навстречу ему два воина тащили старика, найденного в одной из землянок. Даже не тащили, а несли тощее тело, покрытое грязными облезлыми шкурами. Старик что-то бессвязно бормотал, вращая бельмами глаз. Неухоженная седая борода и белые клочья волос топорщились от ветра. Он крутил головой, пытаясь уловить левым ухом звуки незнакомой речи. Воины бросили его на землю, и он зашарил руками, нащупывая опору. Пальцы его ткнулись в сапог Кучума, и он в испуге отдернул руку, поднял незрячие глаза кверху и так застыл, полуоткрыв рот.
Хан чуть наклонился к нему и прокричал в желтое, обтянутое полупрозрачной пергаментной кожей ухо:
— Где ваши женщины? Дети?
Старик что-то забормотал, шамкая впалым ртом, и махнул рукой в сторону леса.
Ушли в лес? — переспросил Кучум.
Старик замотал отрицательно головой и поднял руки к небу. Хан поднял глаза кверху словно надеялся там найти ответ, и переспросил:
— Ты можешь показать, где они?
— Могу, могу, — неожиданно внятно проговорил тот, — хорошему человеку можно показать…
— Так скажи, куда они ушли? — Кучум начал терять терпение.
— Хорошему скажу, а тебе нет, — покачал головой старик, — ты шибко плохой человек… Зверь. Совсем зверь. Тьфу! — И комок желтой слюны шлепнулся на сапог хана.
— Ах ты, паршивый пес, — взорвался хан. И со всего размаха пнул старика в беззубый рот.
Голова того дернулась, и он упал на спину, даже не вскрикнув, Кучум резко повернулся и пошел из селения, как вдруг навстречу ему из темного чрева соседней землянки выскочил громадный рыжий пес и бросился на него. Хан не успел увернуться, как челюсти собаки сомкнулись на горле. Он упал, и оба покатились по земле. Кучум шарил рукой по поясу, нащупывая кинжал. Наконец, выхватил его и всадил в собачий плоский живот. Пес жалобно взвыл и отскочил в сторону. Тут его и добили прибежавшие на шум нукеры.
Хан, пошатываясь, поднялся, держась рукой за горло, и обвел собравшихся мутным взором.
— Сжечь все! — выдавил хрипло и забрался в седло. За воротами к нему подскакал юзбаша, сообщивший, что нашли женщин и стариков из селения. Его круглое лицо выражало крайнюю степень удивления, и почему-то он заговорил шепотом:
— Они залезли в яму и разводят там огонь…
— Где? — одними губами спросил хан.
Юзбаша поскакал в сторону березовой рощи, находящейся на краю поля. Кучум последовал за ним, все еще поводя пальцами по горлу со следами собачьих зубов.
При подъезде к роще послышалось глухое пение, идущее будто из-под земли. Меж деревьев всадники въехали на небольшой холм, на самом верху которого виднелась свежевырытая земля. Спешившись, поднялись наверх и остановились у края довольно глубокой ямы откуда вились слабые клубы дыма и доносилось пение многих человек.
Кучум заглянул внутрь, и ему представилось необычное зрелище. На дне ямы расположились женщины с покрытыми темными платками головами, прижимающие к себе детей. Вокруг них сидели древние старухи с небольшими грубо обработанными деревянными фигурками в руках. Они сидели, привалясь спиной к земле, а женщины раздували костерок в центре их кружка. По свободному пространству, непрерывно приседая и кружась, передвигался старик с большим бубном в руках. Он выкрикивал какие-то заклинания и, казалось, не обращал ни малейшего внимания на происходящее вокруг.
Тень от Кучума, заслонившего солнце, упала на сидящих. Они тут же, подняв головы, еще громче запричитали и принялись махать платками на пламя, заставляя его разгореться.
Кучум с недоумением поглядел на юзбашу, но тот лишь пожал плечами, ничего не ответив. Оба продолжали наблюдать за сидящими в яме людьми.
Как только пламя взвилось, охватив весь хворост, старухи повскакали с мест и выхватили из-под себя вязанки сухих веток. Шаман чаще закружился, продолжая зловещий танец, и вязанки полетели в костер, частично закрыв женщин с детьми. Громко закричали дети, но матери зажали им ладонями рты, и слышалось лишь глухое мычание несчастных.
Кучуму стало не по себе, и он сбежал с холма. Его примеру последовал и юзбаша.
Неожиданно пение оборвалось, несколько раз брякнул бубен, и дым гуще повалил вверх, уходя черными клубами в синеву небес. За ним вырвались желтые языки пламени, и вслед за тем дикий крик вырвался из ямы, тут же оборвавшись.
Хану в нос ударил смрадный запах паленой кожи. Не сдержав тошноты, он прислонился к дереву, сотрясаемый извержениями и спазмами желудка, а потом и вовсе уперся лбом в прохладную березовую кору. Когда спазмы прекратились и он поднял глаза, то увидел, что с юзбашой происходит то же самое. И тут его взгляд уперся в огромное изваяние безобразной женщины на вершине холма.
ПЕЧАЛЬНЫЙ КРИК КУКУШКИ
Только на другой день к полудню старый Назис добрался в свое селение, сломленный не столько потерей лодки, сколько унижением, доставленным воинами. А ведь одному из них он спас жизнь!