В Америке - читать онлайн книгу. Автор: Сьюзен Сонтаг cтр.№ 61

— Великолепно, не правда ли? — сказал Рышард. — Не нужно ломать голову над выходами и уходами со сцены: актеры всегда выбегают слева и на той же скорости убегают вправо. Не нужно строить характер из внутренних резервов. Этот — храбрец, потому что он в белой маске, а тот — изверг, потому что у него красное лицо. Никто не пытается скрыть внутренний механизм спектакля: когда нужен реквизит, кто-нибудь выносит его на сцену и протягивает актеру; когда нужно поправить костюм, актер отходит в сторонку, и костюмер приводит его в порядок. Нет…

«И зачем я все это говорю? — мысленно упрекнул себя Рышард. — Ведь она сама видит то же, что и я, даже больше!»

Когда вышли акробаты, картонные львы и драконы, Марына радостно захлопала в ладоши.

— Я могла бы просидеть здесь всю ночь! — воскликнула она, преувеличивая. — Пусть это продолжается вечно!

«Нет, все хорошо», — подумал Рышард.

На следующее утро мисс Коллингридж повела своего поросенка, у которого случилось расстройство желудка, к ветеринару; она сказала Марыне, что сможет прийти к ней только вечером. Рышард решил воспользоваться этой «счастливой неприятностью» и предложил, в порядке исключения, совершить дневную экскурсию. Он зашел за Марыной, и они поплыли на пароме вдоль залива, с остановкой в парке «Золотые ворота». Она сказала ему, что из головы не выходит необыкновенно изобретательное вчерашнее представление.

— Здесь есть еще один китайский театр, который я, к сожалению, не могу вам показать, — сказал Рышард. — Там только партер со скамьями и стоячими местами, но нет лож для дам, и в тот вечер, когда я туда ходил, зал был набит битком, жара и духота просто невыносимы, а среди публики, помимо китайцев, попадались мужланы и — я могу это подтвердить — карманники. Это место интересно тем (не беспокойтесь, у меня украли только два доллара и носовой платок!), что там не ставят опер и цирковых представлений. Сцена намного меньше, чем во вчерашнем театре, и поэтому я готовился к более скромному зрелищу. К одной, знаете ли, из тех пьес, где появляется солнце, а за ним — дракон, который пытается проглотить солнце, но солнце сопротивляется, дракон бежит, и затем солнце исполняет победный танец, которому восторженно аплодируют зрители. Ничего подобного! Loin de cela! [73] К моему удивлению, все вполне соответствовало реальности.

— И что же это за реальность, милый Рышард?

— Прежде всего, — сказал Рышард, — сюжет драмы. Разумеется, я не понял ни слова, но сюжет показался довольно понятным. Речь шла о писателе, безнадежно — впрочем, не совсем уж безнадежно — влюбленном в прекрасную женщину намного богаче его.

— И, несомненно, замужем.

— По счастью, нет. Нет, если не считать различий в материальном положении, она была вольна ответить писателю взаимностью.

— Рышард, — засмеялась Марына, — ты все это придумал.

— Да нет же, клянусь вам.

— И что же, она отдалась этому неимущему писателю?

— Именно этим драма была так поразительно похожа на жизнь. Актеры ходили взад и вперед, спорили, некоторые даже прыгали по сцене, но в конце не было ни свадьбы, ни похорон. Очевидно, с точки зрения логического китайского ума нет никакого смысла показывать за один вечер историю, которая разворачивалась на протяжении нескольких месяцев (или даже лет) жизни ее главных персонажей. Нет, пьеса должна занимать столько же месяцев или лет, как и сама история. Если хотите проследить за ней до конца, приходите опять.

— И как же, по-твоему, должна закончиться пьеса? Я спрашиваю тебя как писателя.

— Мне кажется, поскольку в Китае иногда происходят вещи, совершенно невероятные, по нашим представлениям, женщина подарит свою любовь нищему писателю.

— Ты действительно так считаешь?

— Впрочем, — продолжал Рышард, — законы драматического действия требуют, чтобы ухаживание растягивалось на очень длительное время.

— В самом деле? Наверное, ты слишком пессимистически настроен.

— Прошел месяц с тех пор, как я видел этот эпизод. Допускаю, что влюбленному писателю еще не удалось добиться руки милого «Чайного цветка»…

— Рышард…

— Но, возможно, он уже нашел нескольких влиятельных родственников, которые пообещали его сосватать, — он грустно улыбнулся. — Вы видите, как я терпелив.

— Рышард, я хочу, чтобы ты куда-нибудь уехал, пока я буду готовиться к прослушиванию.

— Вы меня прогоняете, — вздохнул он.

— Да.

— Надолго? Как в китайской пьесе? На недели? Месяцы?

— Если я добьюсь успеха, позову тебя обратно.

— А потом что?

— Так ты хочешь узнать конец? — воскликнула она. — Но нельзя же быть одновременно персонажем пьесы и ее автором. Нет, ты должен пребывать в ожидании. Как я.

— В каком ожидании? Как вы можете потерпеть неудачу?

— Могу, — сказала она серьезно.

— Если Бартон откажет вам, то он идиот и ему не жить. Я вернусь и убью его!

Марына пересказала это мисс Коллингридж, надеясь ее рассмешить.

— Идиот, а не идыйот, — ответила мисс Коллингридж. — И вернусь, а не вырнушь.

— Мисс Коллингридж предрекает, — сказала она Рышарду, — что я просто обречена на любовь прекрасного пола, — и, не обращая внимания на его гримасу, продолжала: — И это должно тебя радовать. Нужно сказать, что до сих пор ни один янки даже не взглянул на меня, не говоря уже о том, чтобы сделать мне комплимент. Но коль скоро воля женщины — воля божья (если только здесь верят в это изречение), то я довольна.

Несколько дней спустя Рышард уехал из города, решив остановиться вдали от Марыны у двух пожилых польских эмигрантов — ветеранов антироссийского Восстания 1830 года, которые жили в Себастополе — деревне, расположенной в сорока милях к северу от Сан-Франциско. «Здесь идеальное место для работы, — писал он ей в своем первом письме, — поскольку мне абсолютно нечем заняться: двое старых служак не разрешают вмешиваться в их домашние дела». «Я много пишу, — сообщал он в следующем письме, — в том числе одну пьеску для вас, за которую (можете не напоминать) я однажды (как давно это было!) пообещал никогда не браться. По утрам, перечитывая пьесу, я нахожу ее просто великолепной. Понравится ли она вам? Марына, дорогая моя Марына, милый цветок моего сердца, мне остается лишь надеяться, что вы прикроете убожество моей пьесы своим королевским плащом».

Она ему написала, спрашивая совета, что лучше предложить Бартону для первого прослушивания. Очень хотелось Шекспира (Джульетту или Офелию), но она считала, что благоразумнее начать с пьесы, изначально написанной не на английском языке: тогда бы ее акцент не так сильно резал слух. С «Камиллы», например. Или, еще лучше, с «Адриенны Лекуврер»: играя актрису, она в худшем случае могла бы показаться… актрисой. Пьеса пользовалась популярностью на американской сцене и любовью у приезжих европейских звезд, начиная с самой Рашели, которая двадцать лет назад открывала ею в Нью-Йорке свои единственные американские гастроли.