— А я думал, в Калифорнии есть настоящие львы, — сказал мальчик, надув губы.
Этот печальный зверинец Фридриха Штаппенбека не произвел никакого впечатления на людей, которые жили среди вольных зверей и считали их родственными душами. Но индейцы (да и все остальные) были в восторге от людей, выступавших под шатром: пожирателей огня, жонглеров с ножами, акробата, фокусника, клоуна в костюме Дяди Сэма, крохотной женщины, летавшей по воздуху на трапеции, и силача — широкоплечего угрюмого юноши с шапкой черных волос и ногами, похожими на колоды. Силач вызывал особый интерес, поскольку он родился и вырос в этом районе. Индейцы так и не признали в нем своего — потомка скво из племени кауилья, которая спустилась с гор и нанялась прачкой к владельцам ранчо, расположенного в предгорьях (она умерла, когда сын был еще маленьким), и vaquero, одно время объезжавшего лошадей на том же ранчо. Но жители деревни хорошо помнили этого вечно недовольного нелюдима, хотя обвинить его в каком-либо проступке не могли. Его настоящее имя, У-ва-ка, умерло вместе с его матерью; в деревне и предгорьях его называли Большая Шея. Два года назад он куда-то исчез; с тех пор о нем не было никаких вестей. И вот появился вновь — великан с веревкой из оленьей кожи, обвязанной вокруг огромной шеи, и новым, цирковым именем Замбо — американский Геркулес. Он мог пронести вокруг арены шесть человек — по три на каждом плече. Мог сразиться с любыми двумя соперниками (вызвалось с полдюжины зрителей) и повалить обоих на землю. В финале представления все звери скакали под щелканье Штаппенбекова хлыста, Матильда (или Воздушный ангелочек, как было заявлено в афише), выступавшая на трапеции, балансировала на вершине тридцатифутового шеста, который держал ликующий Замбо, в это же время на арену выехала паровая каллиопа, за которой сидел Дядя Сэм, и издавала серию нестройных свистков, отдаленно напоминавших старую добрую «Янки-Дудль». Американцы кричали «Ура!»; немцы «Хох!»; мексиканцы «Вива!»; а индейцы-кауилья просто вопили от радости.
— Мама, расскажи сказку.
— Жили-были…
— Нет, не такую, настоящую.
— Какую настоящую?
— С медведями. Где убивают людей. Где все плачут.
— Петр! Почему это все должны плакать?
— Потому что они умрут.
— Петр!
— Но это же правда. Ты сама сказала мне. И дядя Стефан умер, и я видел, как ты плакала. И я слышал, как Циприан сказал про мула: «Плохи дела». А если все умирают, то ты тоже когда-нибудь умрешь, и…
— Петр, милый! Еще очень-очень не скоро, обещаю тебе. И не думай об этом.
— Не могу. Если уж я о чем-то думаю, то не могу остановиться. Оно сидит у меня в голове и все время говорит со мной.
— Петр, послушай меня. Здесь нечего бояться. И я больше никуда не уеду. Никуда.
— А я все равно боюсь.
— Чего же?
— Что я умру. Поэтому мне нужен томагавк.
— Ах, мой малыш, зачем он тебе?
— Чтобы отбиваться. У них у всех ружья.
И это было правдой. У всех мужчин были ружья. Причем заряженные.
На следующее утро после циркового представления деревню разбудила поразительная новость, лишний раз подтвердившая представления местных жителей о Лос-Анджелесе и обо всем, что оттуда исходило. Штаппенбек убит, Матильда похищена, убийцей же и похитителем оказался силач Замбо. По окончании шоу зрители разошлись по домам, а артисты направились в спальные фургоны, чтобы снять свои шутовские наряды и надеть рабочую одежду, поскольку им предстояло всю ночь сворачивать шатер и упаковывать вещи. Они услышали крики Штаппенбека, который звал на помощь, и побежали обратно к шатру. Владелец цирка извивался на земле рядом с клеткой обезьян; сидевший на нем Замбо орал: «Никогда! Никогда! Никогда!»; Матильда рыдала в полумраке. Участники трио менестрелей набросились на парня и начали молотить его кастаньетами. Замбо отпихнул их в сторону одним плечом, и они, целые и невредимые, повалились на опилки рядом с умирающим. Затем Замбо сгреб в охапку воздушную акробатку и убежал в ночь.
Человек-змея пытался поставить Штаппенбека на ноги. Волосы у того были залиты кровью. Его отнесли в дом мэра, и перед смертью он еще успел проклясть своего убийцу и назвать мотив преступления. Он видел, как Замбо рылся в сундуке, где хранился кассовый сбор. Людке посовещался с шерифом, и на рассвете на поиски беглеца отправили отряд.
Куда бы Замбо мог уйти пешком? Он часто говорил о своем желании бросить цирк и поселиться в горах Санта-Ана, звал за собой жонглера и пожирателя огня. Но воровать… Нет. Штаппенбек ненавидел Замбо, хотя его единственное преступление заключалось в том, что он был по уши влюблен в Матильду — племянницу Штаппенбека (фокусник сказал, что она была его приемной дочерью). Штаппенбек мог ни за что ни про что высечь силача, а бедняга Замбо не смел и пальцем тронуть своего мучителя, никогда не морщился и не кричал. «Они не чувствуют боль так, как мы», — сказал клоун Дядя Сэм.
Для жителей деревни, у которых не было оснований сомневаться в показаниях умирающего, бегство Замбо вместе с Матильдой служило доказательством вины метиса. Кража, убийство и в довершение всего похищение белой женщины — типично индейское преступление. Шериф был уверен, что Замбо и женщину найдут. Штаппенбек — единственный человек в цирке, который имел оружие.
Марына, Богдан, Петр и все остальные видели, как они проехали мимо — суровые мужчины с «шарпами» и «винчестерами» — и ускакали галопом в пустыню.
Какой роскошный сюжет для Рышарда! В тот же день он начал писать рассказ (в его версии — любовный). Сохранив возраст Замбо (шестнадцать лет), он омолодил Матильду с двадцати трех до тринадцати и окрестил героев Орсо и Дженни. Возлюбленная его силача была ангельским ребенком на пороге взросления и не состояла ни в каких родственных связях с владельцем цирка, получившим фамилию Брандт. За обедом Рышард сообщил всем, что ему осталось только дописать концовку.
— Но он ведь еще не закончен, — возразил Рышард, когда его стали упрашивать прочитать рассказ.
— Действительная история тоже еще не закончилась, — сказал Богдан. — Мы же не знаем, нашли их или нет.
Рышард сходил в сарай за рукописью и прочитал вслух свою повесть.
Вот Анахайм во всем своем грубоватом своеобразии: ковбои на похрапывающих мустангах, фермеры из дальних поселений привязывают свои коляски к столбам; местные красавицы-блондинки, черноволосые сеньориты из Лос-Ньетоса и жены фермеров толпятся в галантерейном магазине, покупают ситцевые и льняные рулоны и рассматривают выкройки в модных журналах; сплетни, флирт, хвастовство, торговля; суета в ожидании приезда цирка. Шествие Брандтова зверинца по Апельсиновой улице. Появление неповоротливого силача и маленькой акробатки. Свирепая злоба Орсо укрощена тайной любовью, детская невинность Дженни встревожена зарождающейся любовью. Вспышки ревности Брандта. Орсо стойко переносит эти ужасные избиения. Он терпит любые унижения, боясь увольнения и разлуки с любимой Джен. Представление под куполом цирка. Невиданная сила Орсо, грация и бесстрашие Дженни. Восторг толпы. После представления: юноша и девушка сидят на скамье в углу темного шатра. Дженни по-девичьи возмущается грубостями, которым подвергается ее цирковой товарищ. Орсо вспоминает о своей мечте уйти из цирка и зажить вместе с Дженни вольной, прекрасной жизнью в горах Санта-Ана. Дженни прижимается головкой к огромной, как бочка, груди Орсо; Орсо сжимает край скамьи своими мясистыми руками. Вздыхает. Опять вздыхает. Первые признания в своих подлинных чувствах. Орсо робко касается волос Дженни. Брандт подсматривает из темноты, а затем подскакивает к ним. Орсо не оказывает никакого сопротивления и терпеливо сносит удары хлыста. Но Брандт поворачивается к Дженни и впервые поднимает на нее руку. Орсо опрокидывает его на землю. Брандт ударился головой об угол обезьяньей клетки. Орсо берет Дженни на руки. Они вместе бегут в ночи через пустыню, в предгорья, за ними гонится полицейский отряд. Несколько часов целомудренного сна. Страхи Дженни. Нежная защита Орсо. Продолжается побег к голубым горам. Холод, дикие звери, голод, изнеможение…