Каждый день я заучиваю не менее двадцати новых английских слов. Seaworthy
[44]
— не правда ли, дивное словечко?
После недолгого ожидания в Хобокене мы вновь отправились в путь на другом, более крупном и лучше оснащенном колесном пароходе — «Крезнт-Сити». Плавание прошло без происшествий. На закате пассажиры собирались на палубе, чтобы попеть в унисон народные песни, например «Милая, я старею» и «Нежное прощанье»; пение успокаивало мои нервы. До последних дней, когда корабль повернул на восток, чтобы пройти между Кубой и Гаити, мы всегда плыли вдоль одного из американских штатов.
Сегодня утром мы высадились на карибской стороне перешейка — в порту, который расположен на маленьком песчаном островке около километра длиной и соединен с материком железнодорожной насыпью. Я ожидала увидеть город. Но это оказалась деревушка с одной-единственной улицей, или, точнее, длинным рядом домов, в основном магазинов, владельцы которых похожи на головорезов, и все носят плоские соломенные шляпы и белые пижамы. Деревня невыразимо уродлива. Что же касается жары, то забудьте мои прежние жалобы: такого еще не было! N’en parlons plus!
[45]
Нужно просто с нею смириться. Временами шел дождь, и нам приходилось укрываться в мрачном винном погребке, где пьяная старая негритянка поведала о том, что сезон дождей начинается здесь в апреле и продолжается девять месяцев! Дождь на время утих, и мы вышли на улицу посидеть на мокрых стульях в некоем подобии кафе. Все вокруг мокрое. Воздух влажный. И даже жучки (а они — везде) тоже мокрые. Здесь так сыро, что я могу выкрутить блузку, и в лужах под ногами прибавится воды. Перед нашими робкими взглядами разгуливают взад и вперед полные смуглые женщины в красивых пурпурных и красных одеждах. Ястребы тоже беспрепятственно бродят вокруг, хлопая крыльями: их запрещено отстреливать, потому что они поедают дохлых крыс и мусор, который здесь выбрасывают на улицу. Не знаю, куда подевались другие пассажиры. Богдан и Циприан ушли запастись водой и фруктами перед нашей двухчасовой поездкой на поезде через болота и джунгли на другую сторону перешейка.
Так что представьте себе, как я сижу за ржавым столиком, попиваю чай с ромом и гляжу с нетерпением и удовольствием на своих подопечных. Напротив громко вздыхает Ванда. Барбара и Александер положили головы на стол, они так устали, что даже не в силах жаловаться. Данута ушла куда-то со своими девочками, у которых диарея. Якуб и Петр рисуют за другим столиком. Якуб говорит, что здесь — рай для художника; теперь он захочет задержаться в Панаме! А Петр рисует карту: он заявил, что, когда вырастет, пророет судоходный канал через перешеек. Он уже кажется мне взрослым, Хенрик. Вы бы удивились, насколько он изменился за эту поездку, стал менее ребячливым — настоящий маленький мужчина! Теперь уже он берет Анелу за руку и пытается ее успокоить. Бедняжка напугана. Наши друзья ведут себя стоически, но я знаю, как они шокированы всей этой экзотикой. Барбара только что спросила дрожащим голосом, много ли африканцев в Калифорнии! Я запишу для вас, о чем они сейчас говорят:
Петр (подскакивая): «Нет, там живут индейцы!»
Барбара: «А они что, не чернокожие?»
Петр: «Нет, краснокожие!»
Барбара: «Краснокожие?»
Александер: «Не говори глупостей, Барбара».
Ванда: «Меня уже всю москиты искусали!»
Якуб: «Не забудьте еще про желтолицых».
Барбара: «Желтолицые!»
Якуб: «Ну да, китайцы. У них такие длинные черные косички за спиной».
Анела (плача): «Ах, мадам, мы едем в Китай? Но вы же не говорили, что мы едем в Китай!»
Теперь мне будет нелегко ее успокоить.
Позднее
Купила зонтик и сандалеты. Натерла волдырь. Вижу вдалеке Богдана и Циприана, они идут к нам, нагруженные продуктами. Опять начинается дождь. Данутины дочки плачут. По столу бежит огромный страшный коричневый таракан; Ванда визжит. Владелец кафе смеется над ней. «Cucaracha!
[46]
» — кричит, бросаясь к столу с полотенцем в руке. Мое первое испанское слово. Хенрик, он просто взял и улетел. Летающие тараканы, Хенрик.
Поезд скоро отправляется.
11 сентября на борту «Конституции»
Хенрик, я написала вам письмо истинно американских размеров.
А теперь не знаю, что еще сказать. Побережье Мексики… но к чему вам описания из путеводителя.
И я ли это, ваша Марына, пишу вам сейчас? Я хвастала тем, что хочу измениться, но оказалась не готова к той перемене, которую уже произвела во мне сама поездка. Я плыву по течению. Единственная тема для разговоров — тяготы и радости путешествия. Теперь я понимаю, почему неврастеникам советуют больше путешествовать. Я почти перестала думать о себе. Остались только практические вопросы. Моя внутренняя жизнь полностью улетучилась. Польша, сцена — все это кажется таким далеким!
В следующий раз напишу из Калифорнии. Хенрик, вы можете это себе представить?
Ваша М.
5
Калифорния. Санта-Ана, река; Heim, «дом». Анахайм. Немцы. Бедные немецкие эмигранты из Сан-Франциско, приехавшие на юг двадцать лет назад, чтобы организовать здесь колонию, заниматься сельским хозяйством, добиться процветания. Флегматичные, бережливые соседи-немцы. Удивлены, что нас так много и не все мы родственники, а живем в таком маленьком домике на окраине их городка. Спрашивают, сколько у нас ружей. Не принадлежим ли мы к религиозной секте. Могут ли наши мужчины помочь им вырыть новый оросительный канал. Будет ли Петр ходить в школу, или же мы оставим его дома помогать по хозяйству. Разумеется, он будет ходить в школу! Дом, построенный из обычных платановых досок, а не из глиняных кирпичей, действительно слишком мал (о чем только думали Юлиан с Рышардом!), и все полы в нем, за исключением кухни, устланы коврами — очевидно, американский обычай. Да, мы приехали сюда для того, чтобы вместе строить новую жизнь. Но, если представить себе окружающие просторы (ведь Америка не такая уж маленькая страна), то просто нелепо жить в этой тесноте…
На востоке — чудесный хребет Санта-Ана, дальше на северо-восток — горы Сан-Бернардино. За домом и по бокам от него — лиственницы, перечные деревья, смоковницы и виргинский дуб. За ними — поле с высокой травой, где сушатся на солнце скирды сена, растет кукуруза, и виноградник простирается далеко-далеко. Все, что вдали от дома, — великолепно. Ближние виды вдохновляют меньше. Огороженный передний двор с кипарисами, густой травой и растущими тут и там розами напоминает, по словам Марыны, запущенное маленькое кладбище.
— Кладбище, мама? Настоящее кладбище?
— Ах, Петр, — сказала она со смехом, — ни слова не пропустит мимо ушей!