– Единственно, когда повар дает волю словам, так это во время ссор с женой, – сообщила Эфросин. – Обычно это происходит раз в неделю, и тогда во всем доме эхом отдается отборная ругань и звон посуды. После этого он становится веселей и разговорчивей, – со смехом заключила Эфросин. – Ну, как ты понимаешь, глиняная посуда у него в ходу, – с улыбкой добавила она.
Уже за завтраком Мария догадалась, что Эфросин приготовила какой-то сюрприз. И когда они уже беседовали, сидя на террасе, раздался звук въезжающей во двор повозки.
– Мария, пойди к себе, причешись, надень голубую тогу и возвращайся. У нас гости.
Мария подчинилась.
Спустившись вниз, она различила два женских голоса. Женщины вели доверительную беседу. Один из голосов определенно принадлежал Эфросин, но вот второй?… Радостный и уверенный, он был знаком Марии. Но кто эта женщина? Откуда пришло воспоминание? Внезапно сердце Марии учащенно забилось. Она остановилась, на секунду замерла, а потом неслышно прокралась на террасу через настежь распахнутые двери. Там, на самом удобном стуле, сидела престарелая дама, немного сутулая, но со вкусом одетая и исполненная достоинства.
– Сусанна! – воскликнула Мария так громко, что птицы испуганно слетели с деревьев. В следующий миг Мария упала перед старухой на колени, спрятав лицо в ее объятиях.
– Сусанна! – раз за разом восклицала она. – Может ли это быть, Сусанна? Ты ли это?
Старуха осторожно гладила золотые волосы.
– Девочка, – отвечала она, – девочка моя.
Из глаз Марии брызнули слезы, и Эфросин вмешалась:
– Нам всем нужно успокоиться.
Однако слова гречанки не возымели действия, и Мария как заведенная повторяла: Сусанна, Сусанна.
Эфросин повысила голос:
– Мария, Сусанна уже не молода. Она может себя плохо почувствовать от таких переживаний.
Это помогло. Мария умолкла, но так и осталась на коленях, держа старуху за руки.
– Ты все так же ловко орудуешь иглой? – спросила Мария.
– С годами многое уходит, – услышала она в ответ.
Несмотря на ранний час, Эфросин принесла вино. Она вскрыла кувшин и посоветовала всем выпить и успокоиться. Сусанна отпила вина, и к ней вновь вернулся румянец. Мария уже после одного глотка почувствовала опьянение.
– Куда ты отправилась?
В голосе Сусанны не было и тени упрека, но Мария знала, что этот вопрос требовал ответа.
– Я помешалась, – просто ответила она.
Заметив удивление на лицах женщин, Мария поняла, что неверно подобрала слова.
– У меня была душевная болезнь, – поправилась она.
Эти слова заставили обеих женщин вздрогнуть. «Кажется, я никогда не рассказывала Эфросин об этом», – подумала Мария.
Она начала свой рассказ с Голгофы и расщепления собственного существа во время тяжкого ожидания у подножия креста. Одна ее часть была пуста, в ней не было мыслей и чувств, в то время как другая, обычная, полнилась невыносимой, смертной мукой.
– Только на третий день, встретив Иисуса у гроба, я вновь обрела целостность. Ты помнишь, как мы с Саломеей принесли весть в дом человека с кувшином? Вы все сидели там, даже мужчины, осмелившиеся спуститься с гор. Немного позже у меня еще было видение, и тогда он сказал: «Не пишите законов…» А потом была ссора с Петром, и разрыв, когда он прогнал меня. Нас… Тогда меня вновь настигло безумие, и в каком-то смысле оно спасло меня. Я убежала в пустоту. Мною владела лишь одна мысль: я должна была встретиться с Иисусом в Галилее. Мысль была глупая, но в пустоте, кроме нее, не было ничего. Я не помню, как вышла из города, не помню и долгого пути обратно. Вы должны понять, у меня не осталось воспоминаний. Вы и все, что было со мной, и Эфросин, и Леонидас – все исчезло.
Мария рассказала, как попрошайничала, спала под открытым небом или в коровниках, рассказала, как посыпала волосы пеплом, рассказала о своих ранах, о том, как запустила себя.
– Я долго блуждала, прежде чем Леонидас обнаружил меня спящей на берегу Галилейского моря. Он отмыл меня, нанял лекаря и отвез к морю. Он говорил, говорил со мной, пытаясь оживить мое сознание. Я медленно поправлялась и постепенно привыкала к роли жены шелкоторговца.
Мария умолкла, стараясь сформулировать свои мысли короче:
– А потом годами я сидела в нашем доме в Антиохии, читая книги, упражняла свой разум и наполняла голову знаниями. Прошло много времени, прежде чем я решилась вспомнить, и даже тогда мне приходилось быть осторожной. Сусанна, мной владел такой чудовищный страх!
– Страх перед безумием? – переспросила Эфросин.
– Да. Ужасно потерять рассудок.
Они долго сидели молча, глядя на море и сад.
Тишину разорвал уверенный голос Сусанны:
– Мы целыми днями искали тебя по всему Иерусалиму, я и другие женщины. Исходили все переулки и расспрашивали людей, когда набирались смелости. Наконец, мы оказались в роще на Оливковой горе и сказали себе, что ты мертва, что ты последовала за любимым человеком. Со временем мы все возвратились в родные места, но поддерживали связь и раз в год собирались у кого-нибудь дома, вспоминая учение и деяния Иисуса. А Лидия все записывала.
– Она жива?
– Да, мы вместе с ней и Саломеей живем в Эфесе. Большинство сестер живы, Мария.
Мария Магдалина зажмурилась, пытаясь осознать, что не только она независимо от апостолов записывала свои мысли.
Сусанна продолжала:
– Однажды мы отправились в синагогу, чтобы послушать знаменитого Павла. Он разочаровал нас. «Незначительный человечишка», – решили мы. О нем много говорили, и среди иудеев ходили слухи о том, что в Антиохии Павел беседовал с Марией Магдалиной. Сначала мы приняли эту болтовню за пустые выдумки. Я была знакома с человеком, принесшим эту весть, и никак не могла успокоиться, поэтому пошла к нему и прямо спросила. Он был уверен, что ты жива и живешь в Антиохии, замужем за шелкоторговцем. Тогда я внезапно вспомнила о греке по имени Леонидас и о том, что он жил в Сирии. Вернувшись домой, я была так взволнована, что никак не мосла внятно объяснить эту новость остальным. Потом Лидия вспомнила, как ты рассказывала о своей приемной матери Эфросин, жившей в Коринфе. Мы написали ей и получили ответ: она будет рада видеть нас в своем доме в сентябре, когда ее дочь, Мария Магдалина, приедет погостить.
Сусанна рассмеялась:
– Меня удивляет, как мы не сошли с ума от радости, получив такое письмо!
После долгой паузы Эфросин решила, что разговоров было достаточно. Они легко перекусили, и Мария проводила Сусанну в комнату и помогла раздеться.
– Почему остальные не с тобой? – шепнула Мария.
– Мы держим лавку, за ней нужен присмотр. Я приношу меньше всего пользы.