Эсав - читать онлайн книгу. Автор: Меир Шалев cтр.№ 81

Роми отвечала мне снимками и пояснениями, которые демонстрировали как ее зреющий талант, так и взбалмошное очарование ее молодости.

«Папа и мама все время ссорятся, и я не знаю из-за чего».

«Я смотрю на снимок бабушки, сделанный когда-то нашим симпатичным соседом-придурком, и думаю — жаль, что ты не дождалась меня: мы могли бы быть хорошими подругами, а сейчас ты даже не знаешь, что я существую».

«Когда пришли сообщить о Биньямине, папа упал на землю, кричал и буянил. Жаль, что я не сфотографировала тебе это».

А теперь она потребовала:

— Я хочу сфотографировать вас вместе. Двух братьев.

— Не морочь голову! — разозлился Яков.

— Я все равно сфотографирую тебя, захочешь ты или нет.

— Иди лучше фотографируй своих тельавивцев! — закричал брат. — На мне ты не сделаешь карьеру. Эта твоя фотография — стыд, просто стыд! — И, увидев, что я прислушиваюсь, погрозил и мне пальцем. — Как ты, точно как ты. Пара крыс! Есть, не вкалывая, наслаждаться, не страдая, смотреть, не надевая очков. Ты с твоими книгами и она со своим фотоаппаратом. Если б вы не были родственниками, я бы вас давно уже сосватал.

Я промолчал, но Роми вспыхнула:

— Ты еще скажешь мне спасибо за эти снимки!

Она стала кружиться вокруг Якова, точно большая золотая оса и, когда он повернулся в ее сторону, дрожа всем телом и шаря растопыренными руками в воздухе, вдруг толкнула его и так же, как Яков и я, была поражена, с какой легкостью он повалился на стул. Она обежала стул, встала за его спиной и прижалась грудью к его лопаткам. Охватив его шею руками и уткнувшись лицом в его затылок, она шептала и шептала, пока все мое тело не напряглось от желания и боли.

— Никто тебя не любил и не будет любить так, как я, — всхлипывала она. — Сильнее, чем ты любил маму, и уж точно сильнее, чем она любила тебя, и сильнее, чем ты обвиняешь себя за Биньямина, и сильнее, чем ты любишь Михаэля. Только я знаю, что происходит с тобой. Ты себя суешь в эту печь каждую ночь, себя и нас.

— Кого это — нас? — прохрипел Яков. — Кого это — нас?!

Его рычащий голос задохнулся, перехваченный гневом, и не успели еще слова отпрянуть от стен комнаты, как уже послышались стук захлопнувшейся двери, деревянные сандалии на ступенях, удаляющиеся рыдания и визг щебня, брызнувшего из-под шин. Затем из своей комнаты возник отец, любопытствуя, что здесь случилось.

— Что случилось? — процедил Яков. — Он еще спрашивает, что случилось…

И, с отвращением встав, направился в пекарню.

— Сколько еще можно скучать за Яковом? — сказала за ужином мать.

Брат пробыл в Галилее целый год. Один раз мать съездила навестить его, и раз в месяц он присылал нам письма. Уже издали слышался крик почтальона: «Держите гуся!» — потому что наш гусь набрасывался на всех посторонних, появлявшихся во дворе, шипел и норовил цапнуть клювом. Почтальон наш, маленький, щуплый человечек, передвигавшийся с невероятной скоростью, в каждом доме прежде всего требовал: «Стакан воды, быстрее, напиться, иначе никаких писем». Его поднятый мизинец дрожал от жажды. Его кадык прыгал, как поплавок в штормовом море. Он глотал громко и шумно, и трудно было поверить, что столь маленькое тело способно производить такие мощные звуки.

— Почему ты так много пьешь? — спросил я.

— Жидкость важна для организма. — Он поднял назидательный палец. — Нужно пить много и не тратить зря. Избегать жары, грустных фильмов и женщин.

Почтальон разводил щеглов и канареек, и потомки от их скрещивания приносили ему медали. Самцы канареек, открыл он мне секрет, любят «умбуз» — так он называл зерна гашиша, которыми поощрял своих певунов, — «поэтому ничего удивительного, что они так хорошо поют». Его обуревала мечта — превратить будущее еврейское государство в державу певчих птиц. «Каждая семья получит от властей пару канареек, и мы наладим массовый экспорт птенцов». А однажды он принес с собой клетку и сказал мне:

— Ты ведь парень чуткий, верно? Подержи-ка ее минутку в руке. Осторожнее. Чувствуешь, как быстро стучит это маленькое сердечко? Вот как она сейчас дрожит, так она потом будет петь.

Я читал матери письма Якова, писал под ее диктовку ответ, добавлял несколько слов от себя и оставлял место для Шимона. Яков просил не навещать его, рассказывал, что к нему замечательно относятся, что он работает в поле и не ест хлеб из милости.

— Он воротится, — то и дело повторяла мать. — Воротится и Лею тоже заберет.

— Послушай, мама, — сказал я в конце концов с той резкостью, которую никогда не позволял себе в разговорах с ней, — послушай и запомни: мне не нужна Лея, мне не нужна пекарня и прекрати, наконец, эти разговоры.

Отец видел, что я вышел рассерженный, и через несколько минут тоже появился во дворе. Какое-то время он крутился около меня и наконец произнес:

— Теперь он уже заодно с ней, а мы с тобой вдвоем— против них.

— Никого я не против, отец, — ответил я.

— Ты еще молод, углом, — сказал отец. — Маленькая рыбешка не может понять море. Ты думаешь, что весь мир — только рассказы из книг твоего Ихиеля? Вот-вот нужно решить, кто получит пекарню. Ты хочешь получить наследство или хочешь остаться голодным, как та кошка, которая живет в мусорном ящике у вдовы?

Шимон ухитрялся услышать звук вскрываемого конверта, где бы ни находился, и в то же мгновение по являлся в кухне, не сводя с нас умоляющего взгляда. Он сосредоточенно прислушивался к чтению, и блаженная зыбь пробегала по его лицу еще раньше, чем я приступал к адресованным ему строкам, что всегда начинались с «Хэлло, Шимон, как дела?» — и заканчивались: «Твой большой двоюродный брат Яков». Когда я кончал чтение, Шимон завладевал письмом, спешил в один из своих потайных углов и там читал и перечитывал эти строки вдоль и поперек, обсасывая каждое слово в отдельности. И лишь спустя долгое время возвращался и отдавал матери письмо на сохранение, довольный так, будто добрые слова Якова просочились сквозь муки его тела и усыпили его боль. Лишь много позже мы узнали, что в тот год к нему вернулся кошмар черных точек, так донимавший его в детстве.

Он был еще подростком, но уже подбирал вонючие окурки, и я известил Ихиеля, что Шолом-Алейхем и Джон Стейнбек, видимо, правы: курение действительно ускоряет рост бороды. Иногда Шимон исчезал из дому на несколько часов, и отец был убежден, что он проводит это время, насилуя женщин и зазевавшихся британских солдат, и уже воображал себе самое ужасное: суд, на котором его, Авраама Леви, правнука и потомка мудрецов, мыслителей, врачей и поэтов, обвиняют в дурном присмотре за подопечным.

Я был послан выследить Шимона и благодаря этому обнаружил, что он вовсе не гнусный насильник, а самый обыкновенный воришка. В те дни электрические кабели покрывали свинцом, и наш молодчик выкапывал и воровал куски кабеля из заброшенных складов и строящихся птицеферм. Воротясь в дом с трофеями, он разводил во дворе небольшой костерок, откусывал зубами кусочки мягкого металла и бросал их на раскаленную сковородку.