Голубь и мальчик - читать онлайн книгу. Автор: Меир Шалев cтр.№ 47

Всю дорогу он думал о ней, об их прогулке по берегу моря в Тель-Авиве, об улице, на которой она вырвала свою руку из его ладони, и о переулке, в котором не вырвала. О поцелуе, которым она поцеловала его, о тех, которыми он целовал ее, о том, как она убрала его руку со своей груди и тяжело задышала, об их встретившихся и обнявшихся языках. Он попросил ее научить его свистеть, и, когда ему не удалось ни с одним пальцем, ни с двумя, она сказала: «Тогда давай попробуем так» — и вложила ему в рот свои пальцы.

— Свисти! — сказала она, но его язык уткнулся меж ее пальцев, его диафрагма напряглась от волнения, и его легкие не могли выдохнуть воздух. — Свисти! — повторила она, и от неожиданности и желания его свист сорвался в неудержимый смех. Девочка сказала: — А сейчас так, — и вложила два его указательных пальца себе в рот, и, когда она свистнула прямо на него, он почувствовал, как тоже дунул с ней вместе. Никогда в жизни он не испытывал такого счастья. Море шумело. Их глаза смотрели друг на друга, такие близкие, что уже стали размытыми, такие глубокие, что в них уже можно было утонуть.

— Да или нет? — спросил он.

— Что — да или нет?

— Ты дашь мне голубя, да или нет?

Он вспомнил выражение ее лица, когда она взяла его голубей, ее взгляд, когда она дала ему своих и сказала:

— Мы согласны.

И поскольку страна наша маленькая, а их чувство было большим, уже на следующее утро взмыли навстречу друг другу два одинаковых голубя — один из кибуца в Иорданской долине и другой из зоопарка в Тель-Авиве. Они, надо думать, встретились в полете, пронеслись друг мимо друга и вскоре приземлились, каждый у своей голубятни, каждый с тяжело поднимающейся блестящей грудкой. Девочка и Малыш, каждый в своей голубятне, вручили доктору Лауферу и Мириам голубеграммы, лежавшие в футлярах, а потом развязали шелковые нитки, которые прикрепляли к хвостам перья с записками, и отошли и сторону прочесть слова, предназначенные только для них. Слова немногочисленные и короткие, как это принято в голубиной почте: да, и да, и да, и да. Да, мы любим, и да, мы скучаем, и да, мы не забыли, и да, мы помним.

Они никогда не думали, что такие короткие, и такие немногие, и такие простые слова могут так радовать. Они никогда не представляли себе, что их можно столько раз перечитывать. Мириам и доктор Лауфер, он в Тель-Авиве, она в кибуце, смотрели на Малыша и на Девочку с грустной улыбкой. Они предвидели, что так и будет. После любовного письма, принесенного голубем, ни отправитель, ни получатель никогда уже не согласятся ни на какого другого почтальона. Ничто не сравнится с запуском голубя, с тем, как он скрывается от провожающих глаз и появляется — в тот же самый момент — перед глазами ожидающими.

Вот он: пикирует и приближается, летит прямо, как стрела, шумное хлопанье крыльев сливается с шумом крови в висках и в сердце. Что может сравниться с удовольствием взять его в руки? С невесомой мягкостью этих грудных перьев? С извлечением письма? С биением его сердца? Откуда у него силы нести так много любви? И что больше волнует — взмах руки запускающего или охват ладони принимающего?

И доктор Лауфер тоже был доволен: в одном из полетов на север был поставлен рекорд — голубь от Девочки к Малышу летел со средней скоростью семьдесят четыре километра в час, всего на три километра в час меньше самца Альфонса, бельгийского рекордсмена того года.

Теперь Малыш каждые два месяца приезжал в Тель-Авив, привозя и забирая новых голубей, а через год Девочка приехала к нему, в кибуц.

— Это та девочка, о которой ты мне рассказывал? Девочка, которая была там, когда ты ездил с ним и с голубями в зоопарк? — спросила тетя Малыша своего мужа.

— Она немного выросла с тех пор, но это, безусловно, она, — подтвердил дядя.

— Кто бы мог поверить, — сказала тетя, — что самая красивая и самая умная девочка, которую здесь когда-либо видели, приехала ради нашего маленького келбеле. Сейчас ты увидишь, как девушки начнут бегать за ним. Девушки, они просто носом чуют такие вещи. Надеюсь только, что он не наделает глупостей.

1

Хотя Мешулам и сказал, что «с ценой они перегнули палку» и что «можно было их поставить на четвереньки, этих живодеров», я не стал торговаться. Была назначена цена, и меня пригласили «прийти с женой» на приемную комиссию.

— Что мне делать? — спросил я его. — От Лиориных нарядов у них глаза на лоб вылезут, она будет делать им замечания и говорить по-английски.

— Возьми Тиреле, — сказал Мешулам. — Она будет замечательной госпожой Мендельсон. И на комиссии тоже.

— Что значит «возьми Тиреле», как ее взять?

— Что значит «как»? На машине, как.

— Но она не моя жена! Сказали прийти с женой.

— Сказали прийти с женой? Но ведь они не сказали, с чьей женой.

— А если она не согласится? Откуда ты знаешь, что она захочет пойти?

— Это предоставь мне.

«Его Тиреле» согласна, сообщил он мне назавтра по телефону. Не только согласна, но к тому же взорвалась своим безудержным смехом. Но у него, у Мешулама, есть еще одна идея:

— Если уж вы едете вместе, почему бы тебе не захватить ее пораньше, скажем в десять утра, в одном из наших офисов в Тель-Авиве?

— Но комиссия вечером, — сказал я.

— Сейчас еще не лето, — терпеливо объяснил Мешулам. Сейчас еще весна. В затененных местах еще осталось немного анемонов и цикламенов, и еще цветут люпии, васильки и лютики. А Тиреле тоже положено иногда полдня отпуска. Устрой ей маленькую экскурсию, может быть, симпатичный пикник со всякими там деликатесами, я пошлю кого-нибудь купить и собрать вам сумку в дорогу, погуляйте, поешьте на здоровье, поимейте свое удовольствие, а потом поедете на комиссию.

— А может, у нее нет времени на прогулки? Может, она не хочет? Может, она уже назначила что-нибудь другое?

— У нее есть время, она ничего не назначала, и она хочет!

2

Выезжаем из Тель-Авива и сворачиваем на юг. Молча, в первый раз наедине. Я в неуклюжем молчании смущения, она в улыбчивом молчании ожидания. Постепенно начинаем обмениваться всякими незначащими фразами, вроде «Мешулам и хорошую погоду нам обеспечил» или «Я люблю такие облака, как в „Симпсонах“».

Потом я показал ей на кружившую высоко в небе стаю больших птиц и сказал: «Это пеликаны, по дороге на север», и она спросила: «Как ты узнаешь их на таком расстоянии? А может, это аисты?» — и я сказал: «Пеликаны меняют цвет на поворотах, а аисты нет».

— У перелетных птиц есть дом для лета и дом для зимы, — сказал я, помолчав, — но какой из них настоящий, куда они возвращаются?

— Весь мир для них дом, — сказала Тирца. — Когда они летят в Африку, они всего-навсего переходят в другую комнату.

Я рассказал ей о яйлах [39] — горных поселениях овечьих пастухов в Качкаре, на северо-востоке Турции. Зимой они покидают эти свои жилища и спускаются в деревни в долинах или в маленькие городки на побережье, а весной возвращаются со стадами.