Месть Анахиты - читать онлайн книгу. Автор: Явдат Ильясов cтр.№ 22

Надо уходить. Тит, цепляясь за ветви, полез наверх, к холодному лунному свету. В холодном лунном свете, по ту сторону оврага, возвышалась синей горой Зенодотия. Тит, стиснув зубы, показал ей кулак. Погоди, будет дело.

— Ромей! Поднимайся…

Фортунат сел, зажмурился. Солнце! Город опять золотистый и розовый.

Перед ним — вчерашний старик, их правитель. Стратег Аполлоний. Его не узнать. С вечера был статен и важен, гордо держал седую кудлатую голову — за ночь согнулся, усох. Лицо в морщинах, глаза запали. И гиматий небрежно, совсем уж по-стариковски, переброшен из-за плеч через руки, точно это женская шаль.

На ступенях и ниже, на площади, по два, по три человека вместе, стоят выжидательно, не шевелясь, жители Зенодотии. Ни звука. Где арфы, где песни и радостный смех? У всех похоронный вид. И все, мрачно щурясь, ждут, когда сойдет Фортунат.

«Будут казнить, — подумал он равнодушно, — истязать всей толпой».

— Уходи! — махнул рукой старик.

— Куда? — нелепо спросил Фортунат.

— Прочь. Куда хочешь.

Фортунат неуклюже разогнул спину, руки и ноги, затвердевшие на каменном ложе. Ужас мучительной ночи вновь сдавил ему сердце.

— Почему вы не убьете меня? Убейте. — Он опустил голову.

— Иди.

Фортунат поплелся вниз по широкой лестнице. На ней сохнет кровь. Толпа перед ним расступилась. От стыда он не мог смотреть на людей, глядел в пустоту перед собой.

К нему, с мечом в правой руке и с повязкой на левой, скрежеща зубами, как помешанный, рванулся жених Ксенофонт, осунувшийся, страшный.

Но атлета удержали. Что-то шепчут ему успокоительно, произносят со страхом:

— Артемида…

— Что мне Артемида? — вскричал Ксенофонт. — Глупая медь. Покровительница молодежи… Мы верили ей! Мы принесли ей в жертву белую козу. Почему она не защитила Дику?

Кощунство! Греки возмущенно загалдели.

Фортунат по короткой улице с колоннадой с обеих сторон тихо вышел из города и потащился средь грязно-зеленых, уже начинающих буреть виноградных кустов по мягкой дороге к реке.

Солнце грело ему затылок и спину. Он вспахивал неверными шагами розоватую от солнца пыль дороги, и углубления его длинных неровных следов позади наливались жидкой кровью — тенью.

Не мог знать Фортунат, что совсем недалеко, на винограднике, найдя забытую гроздь, ест ягоды его приятель Тит. Но если б даже и знал, то мимо прошел, не окликнув…

У реки огляделся с тоской Фортунат. Здесь вчера они пересекли ее вброд. Как быстро все изменилось. За одну ночь.

Все будто на месте: ивы, кустарник, тихий берег. Колесо подает воду в канал. Но нет отца и товарищей. И нет вчерашнего Фортуната. Нет и уже никогда не будет.

Он зашлепал по быстрой воде, по ровному галечному дну. Чудо-речка. До чего же прозрачна. Построить бы хижину возле нее и остаться здесь навсегда.

Выйдя на берег, солдат постоял у чистой воды, не зная, что ему делать.

Меч, который он до сих пор так ни разу и не вынул из ножен против человека, бесполезно и тяжко оттягивал пояс. Фортунат с досадой снял их, меч и пояс, закинул в кусты. В кустах зашуршало и стихло. Он расстегнул ремни на боках, содрал через голову панцирь и отправил туда же. Будьте вы прокляты!

Вздохнул облегченно, сел на сырой глинистый берег, обхватил колени, опустил на них голову. Эх! Как чиста, хороша эта вода. Как хороша жизнь, и что делают с нею…

Что-то прикоснулось к плечу. Вскинул глаза — проводник! Вчерашний. Стоит перед ним и трогает его длинной палкой, чтобы дать знать о себе.

— Всех?

Фортунат молча кивнул.

— Их погубила жадность? — спросил проводник утвердительно.

В голове Фортуната, чуть прояснившейся за ночь, опять тяжело помутилось. Он заскрежетал зубами, как давеча жених, и, рыча, кинулся на сирийца.

Но тот был к этому готов. Проводник ловко отступил в сторону — и Фортунат, ударившись всей тяжестью тела, растянулся на земле. Сириец вмиг очутился у него на спине. В смуглой руке блеснул кривой кинжал.

— Зачем? — сказал проводник с укоризной. — Ты не такой человек. Я мог бы перерезать тебе глотку, но вчера я ел твой хлеб. Сядь, отдохни. Успокойся.

— Прости… — Фортунат, тяжело дыша, вновь сел у воды. Он сразу выдохся. — Сам не понимаю, что на меня нашло. Терпел, молчал всю ночь. И вдруг черный дым ударил в голову…

— Ну, после всего… — Проводник мирно уселся рядом с ним. — Как же ты один уцелел?

— Не знаю, — уныло сказал Фортунат. Он и впрямь диву давался, почему его не убили. — Я… был в стороне.

— Где ночевал?

— На холме. Там красивое здание с колоннами. Перед ним — прямоугольное сооружение. Я спал внизу, на выступе.

— А! У храма Артемиды. Она тебя и спасла. Ты спал под алтарем богини. И, значит, был под ее покровительством.

Фортунат безразлично пожал плечами:

— Я… не видел ее. Не заходил внутрь храма. — И вдруг спохватился и вскинулся: — Видел! Живую. — Он вспомнил о Дике.

— Куда теперь? — спросил проводник участливо.

— Ох! Не знаю…

— Пойдем в лагерь. Ваш проконсул должен мне пять драхм. — Сириец с усмешкой поглядел на речку. — Ты свидетель, что я не получил их у центуриона.

* * *

— Ты даже не ранен? — возмутился Красс. — Стыдись! Сын такого отца… — И приказал трибуну Петронию: — Высечь лозой и отправить в обоз! Будет править повозкой…

Фортуната схватили.

Дело происходило в лагере первого легиона, которым командовал Октавий, у его огромного шатра. Здесь находились все сподвижники проконсула.

Солдаты в этот знойный послеполуденный час отдыхали в палатках.

— Нехорошо, — шепнул квестор Кассий. — Как раба. Он — свободнорожденный.

— Кассий! — Раскипятившийся проконсул был страшен в гневе. — Если ты помнишь, я тот самый Красс, который совершил децимацию!

— Помню… — Гай Кассий Лонгин отступил. Как не помнить! Кассий был тогда наместником той части Галлии, что перед Альпами.

Децимация — древний род наказания для провинившихся воинов. Когда легат Муммий потерпел поражение в бою со Спартаком и солдаты его спаслись бегством, побросав оружие, Красс отобрал из них пятьсот самых прытких и, разделив на пятьдесят десятков, приказал убить из каждого десятка по одному человеку, на кого укажет жребий.

Казнь сопряжена с позором и совершается при жутких обрядах у всех на глазах. От слова «децимус» — «десятый» — и происходит название этого вида расправы. До Красса децимацию уже давно не применяли.

Да, от такого начальника ждать пощады не стоит…