Хренодерский переполох - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Андрианова cтр.№ 46

Не откладывая дела в долгий ящик, Панас рванул в сторону храма, крепко зажав в вытянутой руке свою кружку с остатками пива, как факелоносец древко факела. Остальные посетители кабака кинулись следом, полностью игнорируя вопли протеста кабатчика и тот факт, что дверь до их стремительного ухода открывалась вовнутрь. Владелец «Пьяного поросенка», лишившись всех емкостей для разлива пива, заметно приуныл и тут же получил весомый шлепок полотенцем от супруги.

— Что же это ты, дурень старый, делаешь? Не успела отвернуться, так у тебя всю посуду дружки твои растащили! Что же мы теперь делать станем? В доме-то ни одной мало-мальски нормальной кружки не осталось. На ярмарку, что ли, теперь за ними отправляться? Это же разорение сплошное! Надо было кружки цепью к бочке приковать, и нехай хлебали бы по очереди. А то на них посуды не напасешься!

Супруга кабатчика — женщина весомых габаритов — своим гневом способна была повергнуть в нервный трепет не только собственного мужа, но и средних размеров медведя, а уж вооруженная скалкой вполне могла заставить дракона если не пуститься в бегство, то отступить точно. Когда она сурово сдвинула брови, муж ощутимо вздрогнул и попытался умилостивить грозную половину, одновременно пятясь в сторону кухни. Женщина снисходительно слушала жалкий лепет супруга ровно до того момента, когда мужчина благополучно исчез за массивной дверью, затем с чувством выполненного долга вытерла руки о домотканый передник, крикнула дочке, чтобы помогала, и принялась за уборку. А то пришли… наследили сапожищами…

Сам кабатчик некоторое время чутко прислушивался к звукам, доносящимся из-за двери, где привычно отодвигалась мебель, ножки столов и стульев шаркали по полу, солома сметалась в кучу, а на ее место женщины щедро сыпали новую. Если неаккуратные посетители вдруг прольют пиво, оттирать пятна с деревянного некрашеного пола гораздо труднее, чем просто смести грязную подстилку. Мужчина вздохнул с облегчением, взгляд его испуганной мышью заметался по полкам, ища среди кухонного скарба более-менее подходящий для святой воды сосуд. Он просто не мог допустить, чтобы все мужское население Хренодерок участвовало в охоте, а он нет. Что он потом внукам скажет, когда придет время рассказывать многочисленным потомкам поучительную быль о сегодняшних приключениях? Жена не пустила? На счастье подкаблучника, у супруги имелась мерная кружка, которой та отмеряла необходимое количество продуктов, когда готовила. Эта замечательная кружка являлась фамильной реликвией, бережно хранившейся в семье и передававшейся по женской линии от матери к старшей дочери. Оно и понятно, стекло — очень дорогой материал, и емкость даже с отбитым краешком стоила для обычного человека дороговато. Кабатчик осторожно снял драгоценную кружку с полки, боязливо перекрестился в сторону двери, вознес краткую молитву Всевышнему и святым, покровительствующим путешественникам. А следом тихо покинул свой родной кабак, бесшумно прикрыв тяжелую деревянную дверь, чтобы супруга не услышала.

Для жреца Гонория утро тоже стало большим откровением. Он как обычно медленно и вдумчиво проводил службу, когда в храм ввалилось мужское население Хренодерок практически полным составом, если не считать детей до пятнадцати лет. Селяне не были совсем безбожниками, но храм предпочитали посещать лишь по субботам и воскресеньям, ну и по большим праздникам тоже, когда работать все равно нельзя. Жрец, столько раз проводивший утреннюю службу, что давно заучил ее наизусть, впервые за последние двадцать лет сбился, закашлялся и некоторое время, к собственному ужасу, не мог вспомнить дальнейших слов, отчего его разобрала такая досада, что он чуть не сплюнул на пол в сердцах. Вовремя удержался. В храме Всевышнего любой плевок — святотатство. Старый жрец судорожно сглотнул и уставился на паству, выпучив глаза, как лягушка в пруду по весне. Знакомые слова так и не шли ни на ум, ни на язык. Во рту предательски пересохло, как у пьяницы после трехдневного загула.

Глядя на быструю перемену в лице Гонория, народ заподозрил неладное и окончательно растерялся. Жреца, того и гляди, хватит удар, а что делать, непонятно — бежать за водой, за ведьмой или за жрецом в соседние Гнилушки, чтобы помог служителю Всевышнего отойти в мир иной без грехов и дум суетных? Если следовать этому перечню, за водой было ближе всего. Колодец находился буквально во дворе храма, но подходящей емкости ни у кого не было. Множество кружек с пивными опивками дружно сочли недостойными жреческого сана. А ну как помрет и перед самой смертью оскоромится хмельным. Да и ведро с колодезного журавля хозяйственный жрец на ночь прятал в сторожку, чтобы не вводить паству и случайно забредших путников в грех воровства. Внушительного размера ключ от хозяйственного помещения старик держал при себе по той же причине. Дверь можно было снести с петель, только об этом никто как-то не догадался.

Ведьма проживала ближе, но никто не знал, живая она или нет, и если живая, в каком состоянии духа лесная отшельница пребывает. Может статься, что встречаться с ней живой гораздо хуже, чем ежели она восстала из гроба при помощи чар откопавшей ее нежити. Светлолика и в хорошем расположении духа кротостью нрава не отличалась, честно считая, что покладистая женщина способна разбаловать окружающих, а их пока баловать не за что. Поэтому все поголовно в Хренодерках точно знали, что тревожить ведьму по пустякам нечего, а лучше всего вообще обходить десятой дорогой, от греха подальше.

Жрец Гнилушек был мужчиной зело строгим, норов имел суровый, под стать Безымянному лесу, и накладывал покаянные епитимьи со щедростью весеннего сеятеля даже на собственных прихожан, а уж по отношению к хренодерчанам расстарается вовсю — в этом сомнений ни у кого не было. Анафема была гарантирована практически всем присутствующим, особенно если Гонорий передумает помирать, и служитель храма Всевышнего из Гнилушек совершит пешую прогулку чисто подышать свежим лесным воздухом, которого, к слову, и в родном селении хоть ведрами употребляй.

Как ни крути, а любой вариант выходил боком. Опасаясь переходить к активным действиям, народ принялся шумно сопеть и переминаться с ноги на ногу, как табун лошадей, опасающийся переходить вброд быструю незнакомую реку в ожидании решения вожака. Кинется в воду — пойдут все, но сначала пусть лидер рискнет своей шкурой, на то он и лидер, остальные сунутся, только когда он собственным примером докажет безопасность пути. Панас тоже молчал, топтался на месте, как боевой конь в ожидании сигнала к атаке, сопел, но ничего не делал, памятуя, что инициатива в большинстве своем имеет инициатора зачастую противоестественным образом. Но жреца было жаль. Все-таки свой, не одно десятилетие прожил при хренодерском храме и крестил несколько поколений крикливых детишек. Голову терзали душевные муки.

Из безвыходного положения прихожан выручил сам Гонорий, удивив всех до крайности своей живучестью. На убеленную сединами голову снизошло озарение — не иначе, Всевышний не оставил верного служителя своей помощью, — и перед внутренним взором жреца, как живая, встала нужная страница с текстом молитвы. Умилившийся до слез в старческих подслеповатых глазах, Гонорий осенил себя крестным знамением, вознес краткую благодарственную молитву Создателю и продолжил прерванную службу. При этом на первых же словах песнопения дал такого петуха, что замершие позади селяне дружно вздрогнули, бухнулись на колени, гулко ударили лбами в пол, вознося благодарственную молитву Всевышнему за благополучное исцеление храмового служителя, и истово крестились пивными кружками. Жрец шумно прочистил горло и продолжил служение теперь уже более степенно, хорошо поставленным голосом.