— Да, я представляю! Он прорицатель! Если он не поможет нам, то чего он стоит? — воскликнул Приам, оглядывая присутствующих. — Пусть берут слово только те, кому есть что сказать по существу! Уже поздно, мое терпение на исходе.
К Приаму приблизился изящно одетый человек. Его немолодое лицо было красиво, серебристо-седые волосы пышны.
— На мой взгляд, великий царь, в этой поездке нет необходимости. Зачем отправлять Калхаса в опасное путешествие? Мы и так знаем ответ. Просто он нам не по нраву, поэтому мы надеемся получить другой. Но пифия, жрица Аполлона, снова скажет то же самое: Елена должна вернуться в Грецию, а то не миновать беды.
— Антенор, — ответил Приам, — я не ставлю под сомнение твою мудрость. Твои слова всегда просты и понятны. Но все ли обстоятельства мы учитываем? Возможно, есть силы, о которых мы не ведаем. Поэтому нужно спросить совета у богов. Это случай незаурядный, его нельзя охватить одним здравым смыслом.
Антенор выпрямился.
— Я думаю, великий царь, что в любом случае нельзя пренебрегать здравым смыслом. Когда им пренебрегают, тогда происходит трагедия. Мы слишком настойчиво доискиваемся исключений из правил и скрытого смысла. Правда же состоит в том, что греческую царицу привезли в Трою. Греки — вздорный, воинственный народ. Мы знаем, что Агамемнон много лет ведет разговоры о войне и запасается оружием. Чтобы напасть на нас, грекам не нужна серьезная причина. Когда хотят воевать, сгодится любой предлог. Вот почему я говорю: нужно отправить Елену обратно. Верните ее, пока еще не поздно!
Еще один человек выступил вперед. Он был широколицый и рыжеволосый. Походка выдавала в нем бывалого воина.
— Разве стены Трои недостаточно прочны, чтобы устоять перед жалкими нападками кучки иноземцев? — закричал он. — О чем мы здесь толкуем? О сотне-другой ничтожных греков, которые по наущению Агамемнона пересекут море и высадятся под Троей. Собьются в кучку на берегу и будут ютиться в тени своих кораблей. Почему мы трясемся от страха при одной мысли о них? Ведь ничего еще не произошло и вряд ли произойдет!
— Ты прав, Антимах, — кивнул ему Приам и посмотрел на остальных, но все хранили молчание. — Нас пугают плоды собственного воображения. Потому и нужно, чтобы оракул сообщил, что на самом деле нас ждет. Ступай, Калхас, и чем скорее, тем лучше.
По рядам собравшихся пробежал ропот и шепот, но слова не взял никто. Чья речь понравилась им больше — осторожного Антенора, который предлагал отправить меня домой, или отважного Антимаха, который верил в мощь троянских стен?
Калхас подошел к нам с Парисом и поклонился.
— Я внимательно выслушаю ответ пифии, — сказал он, сохраняя непроницаемое выражение лица, и я подумала: может, он и правда хочет как лучше. — Слово в слово я передам ее ответ вам и царю. С твоего разрешения, великий царь, я возьму с собой сына, Гиласа. Ему полезно узнать, что такое жизнь прорицателя, и посмотреть на великую пифию. Может, это вдохновит его.
На лице Приама отразилось раздражение.
— Не вижу смысла. Он задержит тебя.
— Позволь не согласиться, великий царь. Всем известно, что задержать может старик молодого, а не молодой старика.
— Хорошо, — нетерпеливо махнул рукой Приам. — Надевай дорожные сандалии и в путь.
— Сию секунду, только возьму факел.
Раздался одобрительный смех.
— Пандар, приведи Гиласа, — попросил Калхас. — Пусть он получит благословение царя.
Не успел Приам его остановить, как Пандар уже вышел, усмехаясь. Через мгновение он вернулся с долговязым юношей, который, видимо, стоял за дверью, и подвел его к Калхасу. Юноша опустил голову вниз, при этом на глаза ему свешивались со лба длинные пряди волос.
— Гилас ждет твоего благословения, великий царь, прежде чем отправиться со мной в Дельфы, — сказал Калхас.
— Разве я жрец? А он что, немой? — рассердился Приам. — Он может говорить? И пусть уберет волосы со лба и посмотрит мне в глаза!
Калхас отвел волосы со лба сына, и все увидели свежий шрам, который зигзагом пересекал его лоб, — вот почему он прятал лоб под волосами.
— Прости меня, мой мальчик, — произнес Приам. — Пусть боги изгладят из твоей памяти событие, след которого отпечатался на твоем лице. Желаю, чтобы твое путешествие было благополучным.
Отец и сын склонились в низком поклоне, затем Калхас взял Гиласа за руку и с достоинством покинул зал. Едва они скрылись, Приам возмущенно набросился на Пандара:
— Ты улыбался, глядя на шрам юноши. Это жестоко. Что знаешь о ранах ты, который никогда меча не держал в руках!
Пандар сначала приподнял бровь, потом смиренно кивнул головой.
— Прошу прощения, великий царь.
— Мы свободны? — спросил Антимах. — Уже поздно.
— Да, разумеется. Все могут идти. — Приам взмахнул рукой и посмотрел на нас с Парисом. — Вы тоже.
Солнце уже поднялось, а мы все спали. Я проснулась раньше Париса. Я уже знала: предаваясь какому-либо занятию, он хотел продлить его как можно дольше и потому никогда не соблюдал положенных сроков. Вечером он не хотел ложиться спать, утром — вставать. Вот и сейчас, уставший, он спал, пренебрегая светом дня.
Потянувшись, он потер глаза.
— В своем новом дворце сделаем толстые ставни и будем спать, сколько пожелаем, — пробормотал он и сел на кровати. — Сегодня же займемся проектом. Я позову строителей…
— Так скоро?
— Зачем привыкать к этим комнатам, если все равно придется с ними расстаться? Я не хочу, чтобы у тебя возникло чувство, будто жить со мной — значит все время расставаться.
У меня перед мысленным взором мелькнул дворец в Спарте, но я прогнала это воспоминание.
— Мне кажется, Приаму не понравится эта затея. Возможно, он даже воспримет ее как оскорбление.
— Ничего, мы его одолеем.
— То есть ты одолеешь?
— Да, ради тебя. Женщине, столь прекрасной, что для нее не существует достойного жилища на земле, нужен новый дворец.
— Ты говоришь обо мне так, словно я богиня или каменная статуя. И то и другое неправда.
— Перестань спорить! Дай мне сделать, как я хочу! Я хочу оставить Трое после себя что-нибудь прекрасное. Этот дворец будет стоять тогда, когда нас не станет. В нем будут жить другие поколения, и восхищаться им, и с благодарностью вспоминать наши имена.
Парис почти бегом носился по улицам Трои в поисках подходящего места для дворца. Мы вместе с архитектором, Эвадной и Геланором не поспевали за ним. В Трое мало было свободного от построек места. Здания плотно прилегали друг к другу, стена к стене. Улицы спиралями обвивали холм до самой вершины. На вершине, откуда виднелись и равнина, и море, стояли дворец Приама, с огромными пристройками для детей, кладовыми, хранилищами, мастерскими, дворец Гектора и храм Афины.