Русь и Орда - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Каратеев cтр.№ 126

Он и не подозревал, от какой неприятности избавила его эта голосистая ступенька: услышав наверху скрип, мамка Евдокии, Прасковья Андреевна, из рода суздальских бояр Вышеславцевых, направлявшаяся в терем будить свою княгиню, подняла голову и, узнав в полутьме великого князя, в ночной сорочке спускавшегося вниз, успела юркнуть под лестницу, прежде чем он ее увидел.

Когда за Дмитрием закрылась дверь его опочивальни, она тихонько выбралась оттуда, но наверх уже подниматься не стала, а, постояв немного у лестницы, направилась назад, в свою светелку.

«Эка встреча! — всю дорогу не переставая улыбаться, думала она. — Должно, к детям! Видать, крепко любит Дмитрей Иванович нашу княгинюшку! Да и как ее не любить, особливо в такие-то годы? Ведь ему еще и осемнадцати нету. Ну-ну, не стану ее сегодня тревожить, пускай поспит, сердешная, вволю… Небось в жизни-то еще успеет намаяться».

* * *

Дмитрий с малых лет привык считать себя прежде всего воином, а потому ни пышности в одежде, ни обрядности не любил. Тщетно некоторые из ближних бояр ему говорили, что великому князю всея Руси обряжаться самому не пристало: он всегда одевался и раздевался сам, разве что от ходьбы по лужам либо на охоте промочит ноги и вечером велит отрокам стащить с себя сапоги.

Возвратившись, как он думал, никем не замеченный в свою опочивальню, князь сбросил ночную рубаху, натянул просторные, синего сукна шаровары и мягкие татарские ноговицы. Затем несколько раз громко хлопнул в ладоши. Почти сразу открылась боковая дверь, и два отрока в длинных голубых рубахах внесли в опочивальню медную лохань и пузатый кувшин с водой. Один поставил лохань на скамью, у окна, другой принялся поливать князю из кувшина.

Дмитрий мылся не торопясь, с удовольствием растирая студеной водой свой мускулистый торс. Он ростом был высок, ладно сложен, коренаст и крепок. Волосом и глазами черен, лицом смугл, взглядом суров. Густые, сросшиеся над переносьем брови и рано пробившиеся усы увеличивали впечатление этой суровости.

Окончив мытье, он расставил ноги, низко нагнулся над лоханью и велел отроку вылить остаток воды ему на спину и на голову. Потом принял от другого отрока полотняный, расшитый красным узорцем ручник и вытерся крепко, до жара в коже.

— Какой кафтан наденешь, великий государь? — спросил старший из отроков.

— Не надобно кафтана, день будет знойный. Неси белую рубаху да черкасский поясок, с серебром.

Пока отрок искал требуемое, Дмитрий расчесал костяным гребнем свои густые волосы и подошел к открытому окну. Княжеский дворец стоял на самой возвышенной части кремлевского холма — почти вся Москва отсюда была видна как на ладони, и юный государь невольно залюбовался открывшимся перед его глазами видом.

Прямо у его ног расстилалась обширная площадь, по бокам которой высились белокаменные храмы и богато изукрашенные резьбой, деревянные дворцы-хоромы московских бояр. Лучи восходящего солнца уже растекались по верхушкам деревьев, румянили круглые маковки церквей и слепящим светом зажигали слюдяные окна высоких теремов; влево, чуть поодаль, громоздились бревенчатые стены Чудова монастыря, а еще дальше, куда ни глянь, выбивались из густой зелени садов крутые, увенчанные крестами вышки бесчисленных деревянных церквей да тускло поблескивали от росы тесовые крыши. Справа, внизу, за новою каменной стеной, по его, Дмитрия, велению опоясавшей Кремль, в утреннем мареве несла свои тихие воды Москва-река и слышались крики плотогонов, чаливших к берегу груженные камнем плоты. По замоскворецкой луговине, среди рощ, перелесков и небольших озер, кучками были рассыпаны деревни и села, а за ними, уходя в бескрайнюю даль, дыбилось необозримое море лесов.

«Хороша моя Москва! — с удовлетворением подумал Дмитрий. — А еще и не такою будет! Пособил бы только Господь с татарвой да с княжьем управиться!»

Это краткое обращение к Богу возвратило его мысли к действительности: он быстро отошел от окна, надел поданную отроком рубаху, туго затянул пояс и отправился к заутрене.

За ранним завтраком у великого князя народу в этот день было немного: человек шесть ближних бояр да его двоюродный брат, серпуховский князь Владимир Андреевич [169] , со своим боярином-воеводой Акинфом Шубой.

Юный князь Владимир, которому в ту пору не было и шестнадцати лет, ростом был высок, почти как Дмитрий, но худощавая фигура его сохраняла мальчишескую угловатость. Заметно было, что он старается держать себя солидно, как подобает взрослому и к тому же важному удельному князю. Но это ему не всегда удавалось, особенно в те минуты, когда взгляд его больших серых глазс чисто детской преданностью, почти с обожанием, останавливался на мужественном лице Дмитрия.

Перехватив один из таких взглядов, Дмитрий Иванович, тоже очень любивший своего двоюродного брата, ласково ему улыбнулся. Ему вспомнилось, как началась эта дружба, неразрывными узами связавшая их на всю жизнь.

Владимиру Андреевичу, родившемуся уже после смерти своего отца, было всего пять лет, когда умер его старший брат Иван и к нему перешло Серпуховско-Боровское княжество, — важнейший московский удел, сохранявший еще, по отношению к Москве, значительную долю самостоятельности. Разумеется, за младенца Владимира всеми делами княжества правила группа бояр, которая, пользуясь сначала слабостью великого князя Ивана Кроткого, а потом неустойчивым положением его малолетнего сына Дмитрия, весьма мало считалась с Москвой и даже начала склоняться на путь открытого соперничества с нею.

Так прошел десяток лет. Когда Дмитрий Иванович закончил борьбу с суздальскими князьями и утвердился на великокняжеском столе, он уже отчетливо сознавал, что власть его не будет прочной, пока Москва окружена кольцом удельных княжеств, признающих эту власть в лучшем случае на словах, на деле же сохраняющих полное самоуправление. Необходимо было добиться безоговорочного подчинения себе соседних князей, и притом немедленно: перед Дмитрием уже выросла угроза неминуемого столкновения с Тверью, за спиной которой стояла враждебная Москве Литва.

Быстрыми и решительными действиями он с помощью вооруженной силы, но почти без кровопролития добился полного повиновения князей Ростовского, Ярославского, Стародубского и Муромского, а затем, с полгода тому назад, вызвал в Москву серпуховско-боровского князя для переговоров и подписания ряда [170] .

Серпуховские бояре, сопровождавшие в этой поездке Владимира Андреевича, наставляли его «стоять на своем праве крепко и перед Москвою на послаб не идти». Замкнутый юноша, казавшийся своему окружению покорным и недалеким, по обыкновению слушал молча и не возражал. Но велико было разочарование бояр, когда после недолгой беседы с глазу на глаз с Дмитрием серпуховский князь решительно заявил, что готов не только признать себя его «братом молодшим», но и «служить ему, великому государю, по доброй воле, без ослушания и в службу ему, когда надобно будет, войско свое и бояр и слуг посылать. А кто ему, брату моему старшому, будет ворог, тот и мне ворог, а кто ему будет друг, тот и мне друг». Кроме того, он отказался от права самостоятельных сношений с Ордой и дань ей обязался вносить через московского князя.