Аттила. Собирается буря - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Нэйпир cтр.№ 41

Затем во время охоты Модэ поехал позади отца, натянул тетиву и выстрелил ему в спину. Пораженный, Тумань завертелся в седле, испытывая невыносимую боль. Остальные воины наследника, уже настолько приученные беспрекословно повиноваться и не смевшие сомневаться, сделали то же самое. Через мгновение властитель Тумань лежал мертвым на земле. Тело было утыкано стрелами так, что на нем не осталось свободного места.

Модэ сжег останки отца и развеял по четырем ветрам, взяв только оголенный череп в качестве кубка для питья. Он стал великим властителем, завоевал и объединил множество племен. Так зарождалось государство гуннов в северной излучине Желтой реки, в земле, известной под названием Ордос…

Маленькая Птичка отложил инструмент.

— Враждующие семьи основали большое количество государств, — сказал он. — Я даже слышал, как рассказывали, что Рим был заложен, когда воин Ромул зарезал своего брата Рема.

Шаман посмотрел на Аттилу и улыбнулся.

— Но государство Модэ просуществовало недолго, — ответил Аттила и сердито взглянул на огонь. — Хотя ему и подчинялись более тридцати укрепленных городов по всей Монголии и Синьцзяну, и наш народ (на языке того времени — хунну) не уступал великолепием и славой империи Китая. Модэ правил в столице, называемой Ноин-Ула, что на горе Владык, с помощью железного скипетра. Но Китай презирал гуннов. Притом «хунну» означало всего лишь «народ», по-китайски же слово звучало как «сюнну», в переводе — «грязные рабы». И этим китайцы оскорбляли наших предков. Между ними разразилась война, и китайцы одерживали победы над жестокими воинами из Манчжурии. Но борьба продолжалась много лет, и положило конец ей предательство. В итоге тридцать прекрасных городов было разграблено, великолепные башни и дворцы Ноин-Улы сожжены дотла, а тех хунну, кто не погиб в битвах, объявили вне закона и сослали умирать от голода в пустыню. Сколько же людей «упразднили» империи, подобные Китаю?! Они отправились на запад, в неосвоенные земли Центральной Азии, и пропали навсегда.

Аттила медленно кивал, по-прежнему смотря в огонь.

— И тогда мы, хунну, стали мифическим, призрачным народом пустынь, обнищавшими бандами диких путников, жителями палаток, каннибалами, как о нас рассказывали, охотящимися за детьми поселенцев, словно бродячие собаки. Мусорщиками в грязных лохмотьях и старьевщиками, потомками ведьм и демонов ветра! Ладно, пусть люди верят, если от этого их холод пробирает до костей. Те хунну были нашими отцами.

Так говорил Аттила, такова была мифология гуннов. И кто скажет, что это неправда? Каган еще в детстве слышал рассказы, как основатель Рима, благочестивый Эней, побежденный давним врагом, бежал на запад из гибнущей Трои, неся на широких плечах старого отца Анхиза. Не кажутся ли жуткими параллели и отголоски прошлого? В них слышится смех богов.

Затем был император Тит, разрушивший храм в Иерусалиме и навеки превративший евреев в разрозненное и проклятое племя бродяг. И так же, как троянцы или иудеи, предшественники гуннов отправились на запад, спасаясь из песков из возвышенной и величественной Ноин-Улы. Подобно грекам, предрешившим судьбу троянцев, а римлянам — евреев, китайцы обрекли на гибель странствующих повсюду гуннов. Однако тяжело быть бродягой, жизнь кочевника невероятно горька и невыносима.

В Римской империи когда-то существовало племя ампсивариев, ведущее подвижный образ жизни. Тацит рассказывает целую историю об этом народе в двух лаконичных, типичных для него фразах: «Постоянно странствующих изгнанников сначала воспринимали как гостей, потом как попрошаек, затем как врагов. Наконец мужчин, способных держать оружие, истребили, а молодых и старых взяли в качестве трофея». Об ампсивариях мы ничего больше не знаем.

Почти то же самое случилось с евреями. Траян подумывал об уничтожении всего беспокойного и воинственного племени — заносчивого, высокомерного и самодовольно считающего себя «избранным». Но, конечно, было бы сумасшествием полагать, что можно искоренить целый народ. Вспомните об ампсивариях, уже забытых — с их языком, обычаями, богами. Или о назамонах на ливийском берегу. Нет, ни вы, ни даже сама История не воскресит в памяти то племя. Назамоны исчезли, словно никогда и не существовали. Однажды они восстали против уплаты налогов Домициану, и жестокий император тут же приказал уничтожить мужчин, женщин и детей. Когда это было сделано, Домициан просто заявил: «Я остановил жизнь назамонов». Словно он являлся богом! Каким, конечно, император и считался — священным кесарем. Траян мог бы совершить то же самое с надоедливыми евреями. Но в настоящее время Бог, признанный во всем мире, — иудейский Плотник, имеющий единую сущность со Своим Божественным Отцом.

Сколь бы обманчивой и изменчивой не оказалась Муза Истории, смех богов эхом откликается в наших склоненных головах…

В утреннем сумраке перед отъездом Аттила устроил для воинов, как обычно, длительную тренировку и муштру в езде на лошади и стрельбе из лука, чтобы те всякий раз по команде галопировали и поворачивали в трудных условиях. Отряды, в каждом из которых было по десять человек, имели свой особый сигнал и двигались независимо друг от друга. Сотня всадников могла разделиться на части и скакать галопом, перестраиваться и рассыпаться в разные стороны, а потом появиться, обладая, кажется, еще большим количеством бойцов, чем на самом деле. С оружием воины обращались уже с необычайной ловкостью, от их скорости захватывало дыхание, а сила и выносливость в том долгом путешествии были неисчерпаемы.

Каждый воин отрядов начал перенимать черты характера своего командира. Те, кто служил у Есукая, были импульсивными и безрассудными, как и у поэта Цабы и красавца Аладара. Они бы отлично справились во время стремительного нападения, поразив неприятеля своим бесстрашием, и погибли бы с громкими криками, но счастливыми. То, кто подчинялся трем крепким братьям — Юхи, Беле и Нояну — были стойкими и упрямыми, составив мощный центр. У Чаната же воины отличались спокойствием и хитростью, как и у Кандака. Эти бойцы терпеливо ожидали бы на флангах, пока не отдадут приказ, затем тихо вклинились бы в ряды врага без лишнего шума и суматохи, но убивая безжалостно и без разбора, словно рога быка. Люди Гьюху могли ехать много миль окольными путями, перейти вброд кажущуюся непреодолимой реку вверх по течению с самодельными пузырями из козьих шкур, невидимо плывя в вечерней дымке. А после этого — напасть на неприятельский лагерь под покровом ночи, перерезая горло своим жертвам, еще не успевшим проснуться.

Несгибаемыми были гунны, и с каждым днем они становились более жесткими. И разум, и мускулы твердели, словно земля под палящим солнцем.

Отряды продолжали путь в сумрачном утреннем свете, прошли мимо серых глыб, спрятавшихся в лугах и покрытых лишайником, словно расплавленными монетами. Остался позади мертвый бык в высокой траве. Куски его высохшей шкуры, свисающие с огромной побелевшей грудной клетки, напоминали выброшенную на берег перевернутую лодку, которая оказалась в глубине материка из-за сильнейшей бури. Затем на востоке, на горизонте, сквозь облака выглянуло солнце, будто пылающая бездна сверкнула из неизмеримых глубин.