Варяжский круг - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Михайлович Зайцев cтр.№ 46

– Вот, команы! Сегодня вы не просите у меня серебра и не имеете тех табунов лошадей, о которых мечтали. Но, двое из вас – они были истинными витязями – уже нашли себе, чего хотели! – Здесь хан указал руками на черное небо на востоке. – Смотрите! Вот они едут, поднимаются над лесом по небесным ступеням. Как подобает воинам, они ведут за собой сильных злых жеребцов и молодых кобылиц. О, теперь они счастливы! Смотрите, как тяжелы у них переметные сумы! Смотрите – будто обсыпанные серебром, сверкают их стремена и седла!..

– Сверкают, сверкают… – соглашались команы, вглядываясь в черное нёбо, верили.

Хан продолжал:

– Они познали больше каждого из нас и стали мудрыми. И отцы призвали их к себе, даровав их телам легкую и быструю смерть, даровав их мыслям и мечтам безоблачное и безветренное небо.

Слушая, половцы следили за руками Окота. Руки его как бы очерчивали в небе то, о чем он рассказывал.

– Небесные ханы посадят героев возле себя и подадут им чаши, полные айрана. И пить героям этот айран предстоит одним глотком. Но глоток их будет длиться триста тридцать три года… Так велики стали те, кто еще вчера был подобен песчинке и на солнце вбирал в себя тепло, и холодел в ночи! Теперь герои сами стали подобны солнцу. И дети их в молитвах будут славить их имена, как некогда сами они славили имена своих отцов.

Один из половцев сказал:

– Счастливы дети, поминающие отцов-героев!

Пойманный монах при этом презрительно сплюнул.

– Какие же герои?.. Я видел из кустов, как их подстрелили. Они падали на землю, подобно жирным глухарям.

– Молчи, монах! – Лицо Окота сделалось шире от злобной улыбки.

Но инок не смолчал:

– Откуда у них дети? Разве от евнухов родятся дети?

– Ты смеешься над мертвыми, глупый монах!

– Я смеюсь! – согласился инок.

– Ты ищешь легкой смерти…

– Я безгрешен. И могу первым кинуть камень. Буду ли с верой своей бояться твоего суда, если не боюсь суда Страшного?

– Ты будешь умирать медленно.

И уже не дали иноку ответить. Натолкали ему полный рот глины и подвесили кверху ногами на дереве в виду монастыря – поутру выглянут монахи в бойницы и увидят своего нерадивого брата.

Хан Окот сказал с усмешкой:

– Вот и виси здесь, как висят нетопыри…

Вокруг было темно, но игрец сумел разглядеть со своего места, что человек сначала висел неподвижно, потом стал раскачиваться и изгибаться, вызывая этим насмешки Окота и орды, и наконец затих. Лицо инока, бывшее до сих пор белым, как бы почернело и перестало выделяться в ночном лесу.

Здесь вспомнил игрец, как сам он, связанный Митрохом, висел на дереве. И стало ему очень жаль этого монаха, который не побоялся смерти и Божьего суда и не побоялся бы первым кинуть камень. Да он и кинул его, когда заговорил о жирных глухарях. Ведь мог смолчать!

Потом игрец подумал о себе и о своем молчании и еще о том, что он никак не может помочь несчастному иноку. И пожалел, что в его руках уже нет острого меча, подаренного Ярославом. Игрец сильно сжал кулаки, оттого заныли его запястья, скованные колодками.

– Эй, Окот! – позвал он. – Отпусти монаха! Ведь отпустил же Ярослав твоих братьев. А ты хуже его?..

Но Окот даже не шевельнулся.

Тогда Берест изо всех сил ударил колодками по дереву и повторил слова того инока:

– Они падали на землю, как подстреленные глухари! Я видел!

Эйрик поддержал игреца:

– Вы – люди-нелюди! Вы – дети евнухов!..

Хан Окот сорвался с места, будто укушенный бешеной собакой, и одного, и другого ударил плетью по лицу. И если бы Эйрик с игрецом не успели закрыться колодками, то плеть рассекла бы им лица до кости. Ведь Окот обладал немалой силой.

– Повертитесь у меня, вычищая кизяк! – прошипел хан. – Каждой овце заставлю вылизать копыта… Рабы!

И поднял хан Окот свою поредевшую орду, и повел ее дальше на юго-восток. И никому из людей, следовавших в эту ночь за ханом, не было известно, как он в такой темноте мог отыскивать свой путь.

Жил некогда на берегах Северского Донца хан Осень, человек могущественный и богатый. Говорили, будто бы у него была тысяча отар и в каждой отаре – по тысяче овец. Говорили, что в редкую из ясных ночей высыпало звезд на небе столько, сколько было овец у Осеня. А как упадет звезда, говорили: зарезал Осень овцу, гостей принимает. Звезды же в те времена падали часто. Щедр был хан Осень. Его табунные кони далеко славились своей величиной и силой – подойдет табун к Донцу на водопой, а у реки от конского топота и от тяжести обваливаются-оползают берега, побежит табун после водопоя на пастбище, а шум аж на Лукоморье слышен, от Дона до Днепра травы дрожат. И с отеческой щедростью хан Осень дарил людям своих коней, и верблюдов, и коз. И любил гостей. Поэтому с утра до вечера, из года в год было возле хана много людей, и поэтому же он был так богат. За щедрость, за мудрость и старость прозвали хана Осеня народным отцом и, как отца, его любили, и слушались, и почитали за награду возможность ему послужить. От кочевья к кочевью ходили по степи половецкие орды, по полгода не встречали сын отца, брат брата и, когда после долгих разлук вновь сходились на стойбищах-зимниках, задавали один другому первый вопрос: «По хорошим ли пастбищам прошли твои стада?», и задавали друг другу второй вопрос: «Слышал ли, что говорит хан Осень?»

Каждый год по весне, когда после половодий просыхали дороги, орды команов во множестве подходили к морю и гнали перед собой свои стада. Тогда лукоморские степи, ярко-зеленые от молодых трав, преображались. И преображались берега теплого моря. Наступал праздник, который длился сто дней. Праздник моря, праздник рыбы, праздник изобилия! Далеко в море заводили бредни, сплетенные за зиму. Могучие кони тянули бредни из воды. Едва справлялись кони, зарывались копытами глубоко в песок – так тяжел был улов! Люди, не имевшие бредней, ловили рыбу корзинами, били острогами, глушили ее палками, ударяя широким плоским концом по воде. И выносили рыбу на берег, где ссыпали ее в сверкающие серебряной чешуей горки. И сушили рыбу, и коптили, и солили.

До середины лета, до засухи стояли половцы на берегу моря. Их овцы жирели на сочных травах, росших здесь в поймах мелких рек и возле ручьев. Тысячи половецких шатров, венчанных бунчуками и цветными лентами, поднимались над пологим берегом. Для тысяч костров не хватало кустарника и плавника, собирали и жгли кизяк, жгли иссушенные солнцем водоросли. Почти вся Кумания собиралась здесь, а в центре ее что ни год ставились шатры хана Осеня. Приходили на праздник и другие известные ханы: Багубарс, Сакзь и их братья. Многие ханы приходили с Днепра, а также от далекого Саркела.

Вечерами, когда спадала жара, отцы собирались у Осеня или у Багубарса и, рассевшись на толстых войлочных кошмах, пили айран или кумыс, и вспоминали свои подвиги, и, будто стебли камыша, пересчитывали многие поражения своих врагов, и хвалились своими сыновьями и внуками. Чтобы разрешить споры, устраивали состязания. Тогда отовсюду сходилось много людей посмотреть на ловкость молодых. Радовались удали: вот поколение, от которого наконец дрогнет Русь – поколение бесчисленное, смелое, злое! Спокойны были за свое будущее: эти витязи сядут поперек тридцати рек, и все море станет половецким, как стала половецкой вся степь. А всматриваясь в лица юных красавиц, предвидели старики – они народят Кумании великую орду, и орда эта пойдет на запад дальше отцов и осуществит то, что в гордости своей задумали торки, но в торческой слабости не сумели осуществить – поработить далекую сказочную Византию!