Трифон счел свое решение мудрым и не ошибся. Десяток Глеба нес службу хорошо.
Облаченные в новые сияющие доспехи, воины Глеба начали службу у Иудейских ворот. В тот день был какой-то иудейский праздник, и дабы избежать беспорядков, обязали стражу прогуливаться при полном вооружении возле этих ворот и в местах, где проживало много иудеев. Но все было тихо, и Трифон остался доволен.
В другой день стояли у Харисийских ворот, приглядывая за входящими и выходящими. Эта служба была потруднее: к концу стражи у Глеба так и рябило в глазах и даже кружилась голова.
А Трифон был не скуп.
На следующую ночь начальник стражи направил Глеба и его людей в монастырь Космидий, что стоит за воротами Серебряного озера: прошел слух, что возле монастыря собираются воры.
Действительно, так и было. Стражники Глеба взяли ночью шайку воров.
И познали щедрость начальника стражи. И Трифон стал людям Глеба больше доверять: оставлял их сторожить ночами стены и башни и спал спокойно.
Однажды Глеб с десятком сопровождали важного чиновника — эпарха — от дворца до гавани. Эпарх отправлялся в Геную.
Когда эскорт проезжал мимо Ипподрома, Глеб в который уже раз вспомнил про Гийома. Проводив чиновника на корабль, Глеб поехал в конюшни и спросил про кузнеца.
Ему ответили:
— Нет, с тех пор так и не видели Гийома. Как сгинул! Должно быть, в самом деле утонул.
Была уже весна. Заметно потеплело, стало выше ходить солнце. В городе, в уютных двориках зазеленели сады.
Глеб к тому времени уже числился у Трифона в любимцах. Начальник стражи всерьез задумывался, не сделать ли ему Глеба пентеконтархом.
Как-то в очередной раз выпало десятку Глеба стоять ночью на стенах. А ночи были еще прохладные, на высоких стенах и башнях часто дул пронизывающий ветер, поэтому стражники мерзли. Чтобы согреться, они жгли на башнях костры и, разумеется, тайком согревались вином. Согревшись, воины поигрывали в кости, подменяли друг друга.
Этой глухой ненастной ночью стражники очень хорошо согрелись. Глеб даже выбранил двоих за то, что они «сторожили не в ту сторону». А игра складывалась удачно: Глеб все выигрывал и выигрывал. На плече у Глеба висела кожаная сумка, в которую он складывал выигранные деньги. Играли по-крупному, в три кубика. Кроме Глеба, кости бросали Каллистрат Душегуб, Велизарий — тот самый, с поломанным носом, и Щелкун. Волк в это время был на стене. Тут к месту будет сказать, что когда Волк стоял на страже, все могли быть спокойны; давно уж заметили — мимо Волка комар незамеченным не пролетит.
Когда Глебу выпал очередной кербос и он ссыпал выигранные номисмы в суму, Душегуб предложил еще «погреться» и взялся разливать по чашам вино. Он разливал вино и нахваливал его, а еще сетовал, что ему в игре сегодня не везет, а везет только Глебу.
Тут вдруг Велизарий вскричал:
— Глеб! Гляди-ка, он хочет обокрасть тебя!
Все вздрогнули от неожиданности, и Глеб — тоже.
Он спросил:
— Кто хочет обокрасть?
Каллистрат Душегуб поставил кувшин. Он хоть и вздрогнул, а не пролил ни капли.
— Как кто? — Велизарий сверлил Душегуба глазами. — Вот он!..
— Душегуб? — удивился Глеб.
— Ну да! Неужели ты не чувствовал?
Глеб, и вправду, ничего не чувствовал. Он покосился на сумку: та как висела на плече, так и висела.
Душегуб выпучил глаза:
— Ты с ума сошел! Чтобы я крал у Глеба?.. Да я убью тебя за такие слова!..
— Ты хотел украсть! — настаивал Велизарий. — Ты левой рукой разливал вино, а правой тянулся к его сумке…
— Ты сам не знаешь, что говоришь! — брызгал слюной Душегуб. — Привиделось спьяну! А мне теперь доказывать, что я не вор…
Так он говорил, сделав самые честные глаза, однако к сумке Глеба, действительно, сидел подозрительно близко. Впрочем это еще ничего не значило: они все сидели тесно за маленьким дощатым столом.
Велизарий сказал:
— Какой мне смысл тыкать в тебя пальцем, если ты не вор?
— Ты все придумал! Я убью тебя!.. — все сильнее горячился Каллистрат и уже хватался за меч.
Глеб велел:
— Успокойтесь! К чему ссориться из-за денег?
— Дело не в деньгах, — начинал повышать голос и Велизарий, — а в воровстве!
— Я убью тебя! — опять обещал Душегуб.
Щелкун сказал:
— Проверь, Глеб, деньги.
Глеб заглянул в сумку:
— Деньги на месте. Хотя я не помню, сколько их было.
— Вот видишь! — обрадовался Душегуб. — На месте денежки!.. Глеб, ты мне веришь?
Глеб хотел замять это дело и сказал:
— Конечно, Каллистрат, я тебе верю.
Но здесь обиделся Велизарий:
— Значит, ты не веришь мне? Значит, я солгал? И ничего такого не было? И вор не тянулся к твоей сумке?
Глеб не знал, как быть. Он взял свою чашу. И, пока пил, думал.
Вытер губы рукавом, сказал:
— Я и тебе, Велизарий, верю. Но смотри, в башне полумрак. Костер небольшой, факелы почти прогорели. Мечутся тени. Тебе могло и привидеться…
Глебу очень хотелось прекратить этот спор, но он продолжался бы еще долго и неизвестно к каким бы последствиям привел, если бы в башню тут не вошел Волк. Глаза его выдавали возбуждение.
Волк сказал:
— Крестоносцы!
И все поскорее высыпали из башни на стены — посмотреть.
Но сначала ничего не увидели. Была очень темная ночь.
Стражники крестоносцев услышали…
Из темноты с холмов стали доноситься нарастающий топот, ржание лошадей, крики…
Глеб кивнул:
— Да, похоже, что это они! Давно уже ходят слухи… — и распорядился: — В башне навести порядок… Проверить ворота… Доложить Трифону…
Воины бросились исполнять приказания; внизу, на мостовой, зацокали копыта — кто-то поскакал к начальнику стражи.
И скоро Трифон тоже был на стене.
Начинало потихоньку светать.
Стражники пристально вглядывались в тающую мглу. Сначала завидели привычные глазу покатые склоны холмов. Потом разглядели нечто пестрое на них.
Кто-то из стражей охнул:
— Господи! Как их много-то!..
Скоро стали ясно видны бесчисленные конные отряды рыцарей. Холмы были покрыты ими, как лесом. Поблескивали доспехи в бдедном утреннем свете, пестрели нарядные одежды и украшенные гербами щиты.
Глядя на несметное рыцарское войско, Трифон щурил глаза: