Секира и меч - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Михайлович Зайцев cтр.№ 61

Во всяком случае, так сначала показалось побратимам.

У многих из этих людей, действительно, были нашиты на одеждах тряпичные, некогда красные, а ныне выцветшие до бледно-розового кресты.

Тут и там среди толп крестоносцев встречались странствующие монахи в черно-серых длинных сутанах, подпоясанные грубыми веревками и стриженные под кружок. Ехали всадники на крупных конях. Пешие воины толкали перед собой тележки с каким-то добром, с доспехами. И опять — кибитки с женщинами и детьми, со старой утварью.

Те крестоносцы, каких увидел в этот день Глеб, вовсе не были похожи на крестоносцев, о коих поведали ему не так давно болгары, — на крестоносцев, устраивающих грабежи и попойки и дикие оргии, — словом, на разбойников. Это скорее были крестоносцы-мученики. И Глеб уже почти укрепился в этом своем мнении, как вдруг услышал где-то впереди, через улицу шум и крики. Они не вышли еще из Преслава.

Толпы крестоносцев хлынули на шум. Толпы эти увлекли за собой и Глеба с побратимами.

Оказалось, на преславском рынке кто-то из пришлых затеял драку. Будто бы местные торговцы обидели кого-то из крестоносцев. Другие воины креста за своего вступились. И сразу на рынке возникла грандиозная свалка… Позже Глеб узнал, что в каждом городе, на каждом рынке крестоносцы устраивали такую свалку. И под шумок грабили торговцев. Размахивая кулаками, рвали зубами хлеб, выбивали донышки винных бочек… Значительная часть крестоносцев кормилась от таких свалок, ибо не могли заставить себя попрошайничать, — им проще было отобрать.

Побитые торговцы, побросав свои товары, бежали с рынка. Крестоносцы забирали все, что можно было унести. Особенно радовались тканям и еде. Кому посчастливилось взять товара много — прямо с тележкой или с лотком, — продавали его среди своих. Некоторые, не поделив награбленное, дрались между собой. Несколько горемык, оглушенных в свалке или придушенных либо раненых смертельно, так и остались лежать в пыли возле опрокинутых прилавков. Никто об этих людях, как видно, не скорбел.

Все новые толпы крестоносцев прибывали в Преслав — входили в северные ворота. Через южные ворота выходили и шли по дороге на Адрианополь. И так продолжалось уже несколько недель.

Глеб и побратимы, оказавшись в толпе крестоносцев, ничем не выделялись из них. Одежда их так же поизносилась, лица от воздействия солнца и ветра были так же темны.

Щелкун, глядя на чьих-то детей в повозке, грязных и голодных, воскликнул:

— Несчастные! Что их ждет впереди!

— Их родители ищут лучшей доли, — предположил Волк. — Что еще может подвигнуть людей в дорогу?

— А мы куда идем?

— И мы ищем лучшей доли, — отвечал Волк.

А Глеб сказал:

— Вот и Марию мы оставили на дороге. И теперь нас ничто не держит. Мы — как листья на ветру. Почему бы не посмотреть на Святую землю?

Щелкун оглянулся назад:

— Много б я дал, чтобы хоть на денек вернуться в свой лес.

Он смотрел на север с таким лицом, будто вот-вот должен был увидеть родину. Но этого чуда не произошло, и Щелкун вздохнул.

Волк спрятал глаза, вмиг ставшие тоскливыми:

— И я б много дал, только чтоб на родину свою никогда не возвращаться.

Щелкун покосился на него:

— Крепко обидели тебя, побратим.

— Я загрыз обидчика, — кивнул Волк. — А тот в наших местах был большой человек. Боярин.

— И что?

Волк жадно глядел на юг:

— В Святую землю хочу. Прав Глеб, что ведет нас туда. Быть может, душа моя там обретет отдохновение. Болит душа.

— А я в свой лес хочу. Моя душа там осталась.

Волк незло усмехнулся, клацнул зубами:

— Мышей захотелось?

Щелкун не обиделся:

— Я зверей люблю. А они — меня. Я когда в своем лесу сижу, себя Богом ощущаю — Велесом. Звери ко мне за помощью приходят. У них такие глаза! По ним все понять можно — даже, что думает зверь.

— Вернешься еще в свой лес, — уверенно сказал Волк. — На мир поглядишь и вернешься. Прав Глеб, что ведет нас. В дороге прозреем.

Глеб думал о Марии, ему жаль было оставлять девочку. Никому не суждено знать, что ждет его впереди. И не было у Глеба уверенности, что он в эти места еще вернется, хотя настоятельнице обещал и себе на собственном сердце клялся, что Марию из монастыря заберет. Но кто знает!..

Разговор побратимов Глеб слушал вполуха. А когда те замолчали, сказал:

— Недавно от паломников слышал, что человек должен один раз родиться, один раз — умереть и один раз — сходить в Иерусалим…

Наверное, правду сказал Глеб. Святые слова!.. Бог послал ему о том знамение: едва было сказано про Иерусалим, захромал конь Глеба.

— Хорошо это или плохо — не знаю, — Глеб вздохнул и спешился.

Осмотрел у коня копыто. Подковы — как не бывало.

Щелкун покачал головой:

— Что ж тут хорошего! Будет мучиться конь. Где нам кузницу найти?

А Волк сказал иное:

— Быть может, и плохого ничего нет! На другую дорожку нас ставит Бог…

Волк и Щелкун тоже спешились и шли теперь пешком.

Какого-то болгарина, прибившегося к крестоносцам, обижал некий верзила. У верзилы были массивные покатые плечи, толстая шея и крутая спина. И ростом он был высок. На затылке его, примечательно скошенном, торчали непослушные вихры. Лицо верзилы — злое, даже, пожалуй, свирепое — имело еще, кроме этого, черты дураковатые: тяжелый круглый подбородок, приоткрытый рот с оттопыренной нижней слюнявой губой…

Этот верзила держал молодого болгарина за шиворот и старательно накручивал ему ухо. Что-то требовал от него, то и дело кивая на суму; как видно, хотел обобрать болгарина. А тот был терпелив, не хныкал, хотя боль, наверное, испытывал сильную. И вывернуться не мог.

Глебу стало жаль болгарина, поэтому, проходя мимо верзилы, он толкнул того плечом. И толкнул не слабо: верзила, не устояв на ногах, вломился головой в кусты.

Болгарина сразу как ветром сдуло.

А верзила в кустах взревел, будто раненый бык. И скоро выбежал на дорогу. Закричал что-то на своем языке.

Глеб как шел — так и шел, даже не обернулся. А побратимы держались настороже.

Другие крестоносцы, видно, сами не очень-то жаловали сего верзилу уважением. Подсмеивались над ним. А тот все кричал что-то и озирался: искал, кто же его так непочтительно, такого здорового, толкнул.

Наконец показали на Глеба, нашлись охотники до развлечений; жаждали посмотреть, чем закончится дело.

Верзила, которого все называли Гансом, бросился Глеба догонять. Но по мере того, как Ганс к Глебу приближался, он все замедлял шаг. Ганс терял уверенность, а вместе с уверенностью и гнев — очень уж крепок на вид был его обидчик, очень уж твердо шагал, а на Ганса не обращал ровно никакого внимания.