Засыпкин вздохнул и отпил кофе, поданный ему Францем.
— И что же?
— Иван Шестой безумен. Или его лишили разума годы, проведенные в заточении. А Екатерина не станет делить власть.
— А Григорий Орлов? — спросил Себастьян.
Засыпкин невесело усмехнулся.
— Граф спит и видит, что императрица сделает его своим супругом. Но и здесь то же самое: Екатерина откажется делить власть. Похоже, Орлов не понимает: постель и престол — разные вещи.
На сей раз улыбнулся Себастьян.
— Если я вас правильно понимаю, — сказал он, — партия сыграна лишь наполовину.
— И вы понадобитесь нам снова, — кивнул Засыпкин.
— Нам?
— Мне, — ответил Засыпкин, глядя Себастьяну прямо в глаза. — Я один, и я подчиняюсь приказам. Мне нужен совет человека, подобного вам. Петр Третий был убогим, жалким человеком, к тому же пьяницей. Он явно оказался не на своем месте: его воспитывали в презрении к России. Но в целом идеи его не так уж и плохи. Наша страна нуждается в реформах, и в принципе прусская модель недурна. Когда мы преодолеем первое препятствие и Екатерина окажется на престоле, необходимо будет вплотную заняться реформированием.
Помолчав немного, Себастьян заявил:
— Вы сожалеете о том, что одиноки. Вы были бы менее одиноки, если бы вас поддерживали просвещенные друзья.
— И где же я их возьму? — печально улыбнулся Засыпкин.
— Существуют сообщества людей достаточно твердых, чтобы соблюдать свои принципы вне зависимости от политических пертурбаций.
— Что это за принципы?
— Есть, барон, некий разум, который правит миром. Он неизмеримо сильнее и значительнее, чем разум самого мудрого из мудрецов. Его законы суть порядок и гармония, которые достигаются путем преодоления противоречий. Высшие умы всегда осознают его присутствие.
— Это нечто из области философии.
— Разумеется. Но не стоит ее презирать, — сказал Себастьян. — Она руководит также и деятельностью.
— Вашей?
— И моей в том числе.
— Как это понимать?
Себастьян улыбнулся:
— По правде говоря, барон, я ожидал от вас другой признательности. Петр Третий был частью хаоса. Останься он в живых и заручись поддержкой Фридриха, он бы опустошил всю Европу. Мы сейчас выходим из семилетнего периода войны, а могли бы ввязаться в куда более длительные войны. Вот почему я содействовал вашему избавлению от опасного человека.
Засыпкин, похоже, был удивлен. Он на мгновение задумался.
— Выходит, его смерть была выгодна не только моей стране.
— Да. Мир избежал опустошения и разрухи.
— Вы работаете на весь мир? — спросил Засыпкин с едва заметной иронией. — А я-то полагал, что вы служите России…
— Я ее и не предавал, России была оказана услуга, и вы приехали меня с этим поздравить. Если бы разразилась обещанная Петром резня, ваша страна оказалась бы обескровлена.
— Это ваше Общество внушило вам подобные взгляды? — спросил Засыпкин.
— Принципы, которые им руководят, учат быть выше суеты.
— Разве это не есть привилегия монархов?
— Как вы могли убедиться, не всегда.
— Стало быть, вы ставите себя превыше монархов? — вытягивая от волнения шею, спросил Засыпкин.
— Это принципы, а не я ставят себя превыше монархов.
Засыпкин задумался.
— Но разве эти принципы не обременительны? И что делать, если они противоречат приказу, который человек обязан выполнить?
— Так не может быть. Просвещенный разум знает, что истинная сила основана на гармонии и что сила без любви уязвима и в конечном итоге оборачивается слабостью. Именно так было с Петром Третьим. Его внутреннее беспокойство и, вполне возможно, ощущение собственной слабости вело его к крайностям и, как следствие, к очевидным ошибкам, таким как публичная демонстрация низкопоклонства перед Фридрихом или оскорбление супруги. Вы сами, барон…
Засыпкин вопросительно посмотрел на него, ожидая продолжения.
— Вы сами, барон, вы ведь пребывали в неуверенности в течение последних месяцев правления императрицы Елизаветы и шести месяцев царствования Петра Третьего. Вы не знали, чью сторону принять. Вероятно, именно по этой причине баронесса Вестерхоф дала мне понять, что я в России по своей собственной воле. Ведь это вы велели ей так сказать?
Засыпкин кивнул в знак согласия.
— Да, это так. Я имел основания опасаться, что, если заговор раскроют, вы, возможно под пыткой, обвините меня в том, что я им руководил или, во всяком случае, поддерживал.
— Это только доказывает вашу неуверенность и ваше беспокойство, — сказал Себастьян. — Если бы вы принадлежали к этому Обществу друзей, о котором я здесь упомянул, вы были бы окружены людьми доброжелательными и, следовательно, более спокойными. И более выдержанными. Братство высших умов подобно гармонии планет. Когда в основе его лежит согласие, оно правит миром.
Засыпкин вздохнул.
— Это Общество существует?
— Да.
— Это его настоящее название?
— Существуют различные ветви. Одна из них, именно та, где я являюсь председателем, — это «Капитул Святого Гроба Господня».
— Я могу туда вступить?
— Да. При условии соблюдать тайну о том, что вы там узнаете, и о самом вашем членстве.
— Для меня это не составит труда, — сказал Засыпкин. — Я к этому привык.
— Прекрасно. Приходите сегодня на ужин.
Засыпкин на мгновение задумался.
— Чего вы добиваетесь? Славы? Однако вы прилагаете все усилия, чтобы ваше существование было как нельзя более скромным.
— Спросите у графа Банати. Я оказал вам услугу в надежде, что однажды вы поможете освободить Грецию от оттоманского ига.
— Так вот что вами движет? — покачал головой Засыпкин.
— Вам эта цель кажется недостойной?
— Отнюдь. Просто я не знаю, какой монарх осмелится бросить вызов туркам ради освобождения Греции.
— Слава России от этого только выиграет. Поверьте мне.
Странная ситуация: вербовать того, кто сам привык отдавать приказы, в свое общество, хозяином которого он был. Но Общество друзей признавало лишь моральное первенство.
В конце процедуры инициации Засыпкин был немало удивлен, узнав о том, что принимал его граф Антон Венцель Кауниц-Ритбургский.
Этот человек был канцлером Австрийской империи.
20 августа Себастьян получил приглашение от императорского кабинета участвовать в короновании на престол императрицы Екатерины II, в Успенском соборе в Москве, которое состоится 22 сентября 1762 года.